Информационно-аналитический портал
ссылка

Два поэта

Владимир ХРИСТЕНКО
9.04.2009
Напечатать
Увеличить шрифт
А
А
А

 

Если ты не любишь свой задрипанный дом,
свою грязную улицу – как же ты можешь
 любить другие города и иные народы?
Шолом Алейхем
 
Дом был старый. Старый настолько, что его давно уже можно было бы отправить на слом, но он входил в какой-то перечень архитектурного наследия и потому охранялся государством. Правда, всего лишь на бумаге. Когда-то его занимали власти предержащие, и дом жил шумной жизнью посетителей, приёмов, официальных встреч и неофициальных переговоров. Но пришло другое время, и чиновники переехали в другой - больший и более красивый дом-дворец с просторными и светлыми кабинетами, а этот дом отдали поэтам. Собственно, с этого момента и начал дом медленно угасать и неотвратимо стареть. Поэты жили в своём мире - мире поэтических грёз и мечтаний, а потому физическое состояние дома их волновало мало.
 
На первом этаже дома в обшарпанном и прокуренном кабинете обитал весельчак и балагур, чудесный поэт - бывший китобой и учитель. В прошлой жизни в этом кабинете раздавали блага материальные, строго отмеряемые кому, когда и сколько. Сегодня в нём, повинуясь традиции, поэт раздавал людям свои блага. Правда, были они не материальные, а духовные, но зато щедро и от души! Никого не обделяя и не ставя в очередь. Берите - сколько хотите! Так он и жил, и был бесконечно счастлив ещё и потому, что на стене у него висела гитара, на которой некогда играл Высоцкий. А рядом висел портрет знаменитого барда, который внимательно вглядывался в фотопортреты членов писательской общины, заботливо развешанных поэтом на противоположной стенке. И эта гитара, и сам Высоцкий, и добрые лица друзей-стихотворцев создавали в комнате и в душе поэта благостно-возвышенное восприятие абсолютной безмятежности бытия. В этом мире он жил и был счастлив!
 
А поверхом вище, у тому загидженiм будинку жив ще один поет, в якого були сумні очі та характерні чорнi вуса, відомі, напевно, всьому місту. Він не співав пісень і навiть не мав гітари, яка так добре допомагала його другу - Поетові з першого поверху чудово ховатися від зовнішнього раптом збожеволiлого світу. А сумним він був ще тому, що був він філософ i мав Божий дар бачити майбутнє. Та на жаль все це тiльки додавало смутку його очам, бо люди чомусь не бажали навiть слухати його пророцтв і знати про те, що ж буде далi, в майбутньму з ними, та їхнiми душами.
 
На відміну від свого друга - веселого першоповерхового російськомовного поета, свої твори він писав на ріднiй українськiй мові, яка через політичнi перетруси й катаклiзми стала мовою державною. І саме це дивним чином, по незрозумілiй для поета логіці політиків, стало вiдокремлювати його, i навiть з дуже позитивного боку, перед російськомовними колегами. Саме тому, водночас виникли нізвідки, але швидко взлетiли догори люди- політики, як би казали йому: «дивися поете, як ми цінуємо і пiклуємось за тебе. Ось бачиш - і кабінет твій вище кабінету того поета, російськомовного. А все через те, що пише він на незрозумілiй для нас і, вкрай неприємнiй всьому суспільству, російській мові. Цінуй це, поете! Це така наша турбота за тебе, щоб i ти і всi iнші навколо бачили, як ми шануємо тих, хто йде поруч з нами і пише мовою державною». Але поет, на жаль, не розумів всіх цих політичних хитросплетінь, оскільки писати на своiй ріднiй мовi почав забагато раніше всіх цих безглуздих політичних катаклізмів. Не розумів вiн і те, для чого його чудову українську мову так демонізують i використовують у брудких політичних цілях. Можливо, ще й тому сумнi були його очi, коли намагався він пильно вдивлятися в обличчя іншим людям, якi мешкали поруч.
 
А люди эти жили своей обычной жизнью. Они не читали стихов обоих поэтов и не испытывали по этому поводу ни малейшего дискомфорта. Люди проносились мимо их ветшающего дома на дорогих «Лексусах» так же стремительно, как и наступившая с их приходом эпоха. А потому они даже представить себе не могли причин, из-за которых так страдают оба поэта в старом обшарпанном доме, чем-то напоминающем их родную державу, такую же неухоженную и обшарпанную, раздираемую собственными детьми и ими же потом бросаемую. Людям было некогда, ибо все они были заняты своими делами - важными и неотложными - они делали деньги. И потому некогда им было читать стихов, да и не интересно им это было! Люди эти обитали в другом красивом доме, почти дворце, совсем недалеко от дома поэтов. В этом красивом и ухоженном доме всё было по-другому: дорогой европейский ремонт, престижная мебель, обворожительные сотрудницы и солидные охранники, одетые в стильную фирменную униформу. В их доме размещался банк, и дом этот охраняли два метровых льва красивых, важных и нелепых. Их изваял за большие деньги известный скульптор из дорогого заморского мрамора. Может быть, поэтому глаза у львов были безразличны, величественны и немного грустны. Возможно, такими их задумал сам автор, а может, было это оттого, что смотрели львы на близлежащую помойку, притулившуюся совсем рядом с этим монументальным шедевром банковской архитектуры. А всё потому, что хоть и был выстлан перед банком дорогой импортный тротуар, но заканчивался он ровно там, где заканчивалась территория самого банка. А дальше - и слева и справа от этого архитектурного шедевра были, как и везде, лужи, грязь и разруха. И львы видели, как хорошо одетые люди, выходящие из дорогих машин, вынуждены были идти к ним в банк по лужам и бездорожью. От всего этого львам было немного стыдно и грустно, в отличие от их хозяев, сидящих в дорогих кабинетах.
 
Сумно було й поетові, особливо тоді, коли траплялося йому, не за власним бажанням - за потребою, йти у ті ж кабінети. Особливо після випадку, коли він - відомий всьому світу, записаний в усі енциклопедії і вже зарахований до живих класикiв, насмілився щось просити в одного з таких ось людей-чиновникiв. Зрозуміло, ім’я чиновника нiчого не означало ні тоді, ні тепер, але він займав відповідальну посаду, i це переповнювало його pозум настільки, що він послав поета. Нi, не до свого зама, просто далекою вiд нормативної лексiкою послав… Відомого і заслуженого, лауреата всіх найвідоміших премій держави, та й віком значно старшого вiд нього. Поет сприйняв це стоїчно, як Божий iспит за право і далі мати можливість передбачати майбутнє. Нехай так, вирішив він, адже Господь нікому не дає надміру. Поетові, навіть, стало трохи жаль чиновника, як же він житиме далі, бідолаха з таким ось гріхом? Бо його ж, мабуть, совість замучить, адже це ж страшний гріх - образити i вилаяти пророка…
 
Та куди бiльш не давала спокою поетовi повальна маргіналізація людей, яка сьогоднi охопила країну, мов ракова пухлина. Люди майже цілодобово, як зомбовані, дивилися і слухали псевдоаналiтичнi шоу якогось Шустрого, в яких однi й тi ж політики, якi ще вчора вели людей на Майдан, щоб не допустити до влади бандитiв, сьогоднi, переконливо закликали всiх до об’єднання з ними. В цьому бачили вони вихід iз тих труднощiв та криз, в яких опинилася країна, за недовгi часи саме їх владування. Кожна така передача жваво обговорювалася. Люди сперечалися, щось доводили один одному, нiбито намагалися вгадати: хто з цих вiдомих та поважних політиків знає, що ж треба робити з цiєю країною та її людьми. Вони чомусь надто переконливо вiрили, в те, що саме цi політики, а не поети знають iстину. Поетам це було дивно, адже абсолютно все, що саме сьогоднi потрібно було всiм цим людям та їх родинам, вони давно вже сказали їм. Бо мали вони дар Господень бачити майбутнє i для людей i для країни, такої схожої на їх старий розвалений дiм.
 
Втім, що вас переконую, читайте самі:
 
Времени тревожная примета –  
Все святое кануло во тьму:   
Ни любви, ни музыки, ни света,
Ни Пророка в сердце, ни Поэта –
Ничего не надо никому.
Вечные прорехи и мытарства,
Нищенством отравленные дни…
От разгульной злобы и коварства,
Господи, спаси и сохрани!
 
Удержи от ненависти лютой,
От продажных благ убереги,
Праведное с грешным не попутай,
Защити невинных перед смутой,
Нищему у церкви помоги!
От могил, поруганных жестоко,
От пустой трибунной болтовни,
От оков духовного порока,
Господи, спаси и сохрани!
 
Огради заблудших от напасти,
И на путь на истинный направь.
И страну, которой правят страсти,
От рабов униженных избавь.
Нам твоё прощенье как награда
Ты – велик, с тобой мы - не одни,
Только от всеобщего разлада,
Господи, спаси и сохрани!
 
Не за то, что будни наши серы,
А за то, что помыслы чисты,
Излечи от лжи и от химеры,
Ниспошли нам совести и веры,
Жалости людской и доброты!
Сыновьям своим небезупречным
Облик человеческий верни.
Пред судом святым и вековечным
Господи, спаси и сохрани!
 
 
Шукаю історичну батьківщину,
бо нині географії нема:
Ярило виглядає із-за тину
і спис чужинця вже уп’явся в спину.
Весна квітує, а в душі – зима.
І так, руїно, ти в мені зориш,
мов тріщина в Маріїнськім палаці.
Мов Анні Ярославівні Париж
ввижається на знімках папарацці.
О, це вінчання в Рейнському соборі,
пощезли королівські весілля…
Вік двадцять перший все-таки надворі,
а дух – дохристиянський звеселя
глаголичним письмом на саркофазі…
Комоні наші линуть по росі.
Збираємо образу на образі
Від образів у Київській Русі.
І так руїнно, а не українно
Крізь нас течуть і ріки, і віки.
Та я сюди повернусь неодмінно,
поглянути на Київ з-під руки.
Шукають історичну батьківщину,
а знають: географія не та…
Димить із-за червленого щита
кривавий дух великого почину.
Софії Київської древні стіни
вже кришаться, а в Києві – Тарас…
І вже у нас немає Батьківщини!
І рейдери-рейтари б’ють у спини,
і вітер з України дме до нас.
...Якої ми шукаємо землі?
Якої ми шукаємо відваги?
Блищать і сяють в історичній млі
Пощерблені щити, пониклі стяги.
Із тисячлітніх зібрані невзгод,
і ми в полоні вічного закону.
а може, це оспівують народ
філармонічні труби Єрихону?
І є народ: вернувся в Єрихон
і захистив себе у вічній брані.
А ми? Що ми? Гетьман і фараон
у камені скорботи на кургані.
Мов труби єрихонські – журавлі,
готові й ми летіти, тільки свисни.
… Якої ми шукаємо землі?
Якої ми зрікаємось вітчизни?
 
***
 
P.S. И ещё одно воспоминание. Сорок с лишним лет назад, в середине 60-х годов ещё того, прошлого столетия, жил я недалеко от только что построенного в Николаеве стадиона «Судостроитель», и, как все тогдашние мальчишки, бредил футболом. К нему в те годы отношение было совсем иное - не чета теперешнему. Попасть на матч было практически невозможно, в кассах были сумасшедшие очереди! А что уж говорить о нас двенадцатилетних пацанах, никогда не имевших даже денег на билеты. Впрочем, тогда это было совсем не нужно. Нас «проводили» на стадион через дырки в заборе ребята постарше, которых мы очень уважали и называли между собой «взрослыми пацанами». А они нас – «пацанятами».
 
Как я теперь понимаю, платой за такое посещение стадиона было наше участие в своеобразных акциях «отмщения», когда наша любимая футбольная команда «Судостроитель» кому-либо проигрывала. Для всех нас это было вопиющим актом несправедливости, а уж когда «наши» проигрывали херсонской команде «Кристалл» - это была настоящая катастрофа! Ведь «наши» всегда должны были быть лучше и сильней херсонцев, а иначе и быть не могло! Иное просто не умещалось в нашем детском сознании. И если вдруг случался проигрыш, то это значит «нашим» просто не повезло, или судья «засудил» их. В те годы Херсон для всех нас - тогдашних «пацанят» был неким олицетворением вечного зла и врага моего родного города Николаева. И если наш любимый «Судостроитель» проигрывал, то «взрослые пацаны» нередко подсовывали нам - то коробку с гвоздями, то ящик с переспевшими помидорами, которыми мы, как настоящие патриоты родного города, самозабвенно и неистово «обстреливали» автобус ненавистных херсонцев, уезжавших домой. И каждый наш «выстрел» был настоящим ударом по «врагу», и все мы чувствовали в такие минуты гордость за свой, «отмщённый» с нашей помощью, город…
 
Прошло время. Я окончил Николаевский кораблестроительный институт, защитил диссертацию и преподавал там же на кафедре сварки. По роду службы мне приходилось часто бывать в Херсонском филиале нашего института - читать лекции, принимать экзамены и зачёты. И вот тогда, уже в середине восьмидесятых, я, невольно вспоминая своё давнишнее детское отношение к Херсону, не мог не заметить, что город этот, в общем-то, мало чем отличается от Николаева. Такой же трудовой, корабельный и немного провинциальный. Да и люди в них чем-то схожи. Ведь хороший человек или плохой, добрый он или злой определяется не местом его проживания или национальностью. Негодяи и подлецы есть у всех народов, но, к счастью, их всегда меньше, чем людей хороших, честных и порядочных. А что же изменило моё мировоззрение и отношение к Херсону? Безусловно, взросление, позволившее расставить в голове всё по своим местам, а ещё – Херсонское шоссе, по которому мне часто приходилось ездить в Херсон и обратно и видеть всё своими собственными глазами…
 
Когда нынешние «взрослые пацаны» по обе стороны российско-украинской границы упоённо рассказывают нам, что одни из нас лучше других, что мы настолько разные по своей «собственной», в очередной раз исправленной истории, по ментальности, что чуть ли не враги, я, часто бывающий в обеих странах, понимаю лишь одно: какие же все мы ещё «пацанята», если позволяем им убедить нас в этом. И если сегодня мне приходится стыдиться некоторых своих детских необдуманных поступков, то когда же нам будет стыдно за ту навязанную ненависть друг к другу, которую прививают нам с майданов, газетных полос и телеэкранов. Ведь эта ненависть к «чужакам-херсонцам», вполне объяснимая и простительная для двенадцатилетних мальчишек, слепо убеждённых в своей правоте, вряд ли может служить оправданием для целого народа, упорно верующего то в горбачёвские сказки о квартирах к двухтысячному году, то в хрущёвский коммунизм к восьмидесятому, то в нынешние разговоры о свободе и демократии…
 
Рас-стояние: версты, мили...
Нас рас-ставили, рас-садили,
Чтобы тихо себя вели
По двум разным концам земли.
 
Рас-стояние: версты, дали...
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это – сплав
 
Вдохновений и сухожилий...
Не рассОрили – рассорИли,
Расслоили... Стена да ров.
Расселили нас, как орлов –
 
Заговорщиков: версты, дали...
Не расстроили – растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас, как сирот.
 
 
Вчитайтесь в эти слова - они ведь, словно о нас, сегодняшних. А между тем написаны они почти сто лет назад замечательным поэтом Мариной Цветаевой. Разве не пророческие это слова? Но, видимо, и тогда не очень-то слушали поэтов…
 
Почему же каждый раз, наступая на очередные грабли, мы верим всей этой дешёвой и несбыточной рекламе и упорно не хотим слушать, а главное- слышать тех, кому Богом дано раскрывать наши глаза и души? Почему не видим в этом осточертевшем до боли дежавю спасительный луч света, который указывают всем нам два поэта - мудрых и светлых человека, сидящих в обшарпанном полуразвалившемся доме, чем-то напоминающем нашу заплутавшую в поисках истины родину? Почему все мы исправно ходим в церкви по праздникам, а в будни - плюём и оскорбляем Пророков, пытающихся изо всех своих сил спасать наши души?
 
Кто бы объяснил мне, почему всё это происходит? Почему…

 

КУЛЬТУРА
41
Поставить лайк: 122
Если Вы заметите ошибку в тексте, выделите её и нажмите Ctrl+Enter, чтобы отослать информацию редактору
https://odnarodyna.org/content/dva-poeta