Иван Поддубный. Уроки русской борьбы (II). <i>8 августа – 60 лет со дня кончины великого борца</i>
Чемпион чемпионов и его «золотой век»
В 1905-м Поддубный стал победителем парижского чемпионата мира и получил главный приз — 10 тысяч франков. В чемпионате участвовали 140 борцов… Вот тогда Рауль ле Буше и нанял бандитов… Надо сказать, что и в будущем у некоторых людей по разным поводам будет не раз возникать желание расправиться с Поддубным. Однако выходило так, что пули его не брали. После парижского триумфа Поддубного пригласили в курортную Ниццу, и вскоре там появились киллеры... Пули его не брали и в будущем, он оставался действительно, как Ахиллес, неуязвим. Впрочем, был случай в Гражданскую, когда при выстреле в упор пуля оцарапала ему плечо… В 1905-м Поддубного выручили случай, смекалка и дружески относящиеся к нему люди. Однако ему пришлось отказаться от турне по Италии и, скрываясь от убийц, спешно перебраться в Африку. В Тунисе его и настигло известие о гибели Рауля, который, не поладив с нанятыми им бандитами, был ими избит и вскоре умер от воспаления мозга.
Историки цирка считают, что «золотой век» французской борьбы (она же классическая и греко-римская) приходится на 1904-1909 годы. Именно эти годы освещены блеском побед Поддубного. Его награды, хранимые в специальном сундучке — золотые медали и значки, к концу «золотого века» весили два пуда!.. Он был популярен в России и Европе, открытки с его портретами расходились тысячами…
От нас тот «золотой век» заслонён последующими грозовыми событиями. Но если мы о нём и помним, то исключительно благодаря Ивану Поддубному. Журналисты сочинили для него удивительное звание — «чемпион чемпионов»…
Когда побеждает Цирк
В предисловии к «Возмездию» Александр Блок писал: «1910 год – это смерть Комиссаржевской, смерть Врубеля и смерть Толстого». Далее поэт перечисляет события того времени, когда «уже был ощутим запах гари, железа и крови», и прибавляет: «Неразрывно со всем этим связан для меня расцвет французской борьбы…» Однако то, что запомнилось поэту, было расцветом шиковой, коммерческой борьбы; пошлость воцарилась на арене, карлики боролись с великанами, китаец изображал японца... Эти состязания в большинстве своём были так же далеки от спорта, как вирши балаганного куплетиста от стихов автора «Незнакомки». «Золотой век» кончился, цирк победил спорт. В 1910-м Поддубный распрощался с ареной и вернулся в Красенивку. Ему возжелалось иметь свой дом. Хотелось счастья. Да и то – к сорока-то годам – пора. В окрестностях родной Красенивки и соседней Богодуховки он обзавёлся 120-ю десятинами чернозёмов (более 130 га), женился, облагодетельствовал родню земельными наделами, выстроил в Богодуховке усадьбу на площади 13 десятин, завёл две отличные мельницы, модную коляску…
Он не был грамотным человеком, писание ему давалось с трудом, знаками препинания, кроме точек, Иван Максимович пренебрегал. Поддубный не был и деликатным человеком, мог «по-барски» подать человеку «не равному себе» для пожатия два пальца. Вращаясь «в сферах», ему проще было уложить на лопатки дюжину гренадерских офицеров, чем научиться пользоваться ножом и вилкой… Однако мы знаем людей, которые неплохо воспитаны, но понятие о своей профессиональной чести (творческой, политической или научной) имеют самые произвольные, проводя жизнь в жанре «шике». Уж только поэтому о Поддубном хочется и помнить, и думать.
Поддубный очень скоро разорился. Одну мельницу со зла сжёг его младший брат, вторую, как и имение, он отдал в уплату долга своим конкурентам, владельцам окрестных мельниц, неким Рабиновичу и Зархи. В 1913-м борцовский ковёр вновь уже пружинил под его стопами. И о нём вновь заговорили с восхищением… Он до последнего держался своего принципа: «пусть положит, если сможет».
Русский эпос
Во время безумной мясорубки гражданской войны, перемалывающей силы народа некогда великой, а ныне разорванной страны, когда нужно было делать выбор уже не между спортом и цирком, а между не верящими в Бога «красными, зелёными, золотопогонными», Поддубный выбрал… цирк. Теперь, по прошествии без малого ста лет, мы даже можем вполне одобрить выбор: место героя – если вокруг всё превращено в кровавый балаган – в цирке, среди фокусников и хохочущих клоунов, среди акробатов и улыбающихся наездниц. Однако, как Ахиллес не укрылся на острове от бурь своего времени, так и Поддубный не укрылся под куполом цирка…
«…Страшен год по Рождестве Христовом 1918, но 1919 был его страшней», – это из «Белой гвардии» Михаила Булгакова. В 1919-м, когда Блок, глядя сквозь гудящие времена и пространства, писал предисловие к «Возмездию», Поддубного в житомирском цирке едва не пристрелили пьяные анархисты. Пришлось бежать, бросив вещи, а потом скитаться, нищенствовать.
В Одессе войска А.И.Деникина и союзников. Борец Николай Разин рассказывает в своей книге «Полвека назад», как шёл он однажды по роскошной Деррибасовской и вдруг… «И вдруг вижу: навстречу – Поддубный. Обросший, похудевший, грязный». Разин зазвал его к себе. «Пришли ко мне на квартиру, – пишет далее Разин. – Пока я на скорую руку приготовил ужин, смотрю: Поддубный спит. Не стал будить. Двое суток спал Иван Максимович, просыпаясь лишь для того, чтобы съесть бутерброд и выпить чашку бульону. Отоспавшись, он, наконец, рассказал, что с ним произошло в Житомире. Оказывается, его чуть не застрелили анархисты. Причина тому – лента чемпиона мира. Французский флаг по цветам такой же, как русский: белая, синяя, красная полосы… Увидев традиционную ленту на груди Поддубного, один из анархистов стал кричать, что Поддубный поддерживает царя, раз носит цвета царского флага. У цирка Ивана Максимовича караулила целая банда полупьяных анархистов. Пришлось ему с чёрного хода ехать на вокзал, и, бросив все вещи, без денег добираться до Одессы». После Одессы Поддубный с Разиным оказались в Керчи, там тоже было много войск. С продуктами – туго, а вина – вволю. На набережной их зацепили пьяноватые офицеры, которые вели себя хамски. Разин пишет: «Вид двух широкоплечих здоровяков подействовал на голодных офицеров так же, как красная тряпочка на быка. Один из них, пошатываясь на тоненьких ножках, подошёл к нам вплотную. Иван Максимович сощурил глаза и, заложив руки за спину, остановился. Усы опустились книзу. Он злился. Офицер, презрительно улыбаясь, заорал:
– Разъели морду, мужичьё! Стрелять вас надо!
Иван Максимович с деланным равнодушием спросил:
– Що господину офицеру треба?
– «Що»?.. Ах ты, хохляцкая твоя харя! – захохотал офицер. – Мне треба в тебе сделать дырку.
Он вынул револьвер и приставил дуло к груди Поддубного. Ждать было нельзя. Спьяну ему ничего не стоило спустить курок. И я, не раздумывая, левой рукой ударил по револьверу снизу вверх, а правой саданул офицера по челюсти…»
Грохнул выстрел, пуля оцарапала Поддубному плечо. Офицеры бросились на атлетов. «Мы били их, – рассказывает Разин, – куда попало. Они тут же валились, как снопы, и уже не поднимались. Иван Максимович, понимая, что значит в таком городе избить офицеров, закричал на всю набережную:
– Рятуйте, люди добрые! Убивают!
И тут же наносил удары такой силы, что трещали офицерские кости. Я стал вторить ему, делая вид, что разнимаю их.
– Да что вы делаете, господа офицеры?! Вы ведь убьёте его!
И тоже бил по наглой морде кулаком. Кто-то пытался стрелять. Не знаю, чем бы всё это кончилось, если бы не подоспел патруль. Нас, офицеров и старика грека, который продавал поблизости каштаны, забрали в комендатуру. Комендант, красивый молодой полковник, сразу узнал Поддубного. Улыбаясь уголками губ, он допрашивал свидетеля, старого грека:
– Как было?
– Гаспада афицеры кидались на этих двух. Адин кричал: «Рятуйте!» Другой разнэмал их…
Комендант, допросив побитых офицеров, которые, моментально протрезвев, держались за заплывшие глаза и вывихнутые челюсти, отпустил нас, сказав тихо на прощанье:
– Я советую вам уехать сегодня же ночью, иначе вас застрелят эти подонки».
В том же 1919-м Поддубный с группой борцов выступал в Бердянске. Город взял Махно. Нестор Иванович, узнав, что в городском кинотеатре борцы проводят «чемпионат», распорядился устроить для своих бойцов представление. Клоун Пётр Тарахно (1895-1976), которого махновцы для представления сняли с поезда, поведал о нечаянной встрече с коллегами в своей книге «Жизнь, отданная цирку». Борцы сидели в кинотеатре за столом, тоскливо жевали хлеб и запивали его кипятком. Рядом, на скамейке, завернувшись в тёплый халат, лежал Иван Поддубный. Шестнадцать борцов без энтузиазма ждали вечера. И он наступил. Зал – битком до отказа, не протолкнуться, не продохнуть, всё тонуло в табачном дыму. Махно появился со свитой – начальником контрразведки Лёвкой Задовым, идеологом Эйхенбаумом, головой гуляйпольского совета Коганом. Атаман завалился в подставленное кресло, представление – началось. Когда ведущий, знаменитый балагур-конферансье Иван Лебедев, по прозвищу Дядя Ваня, называя имена борцов, объявил: «Иван Поддубный», – Махно вскочил, захлопал в ладоши; прочие – восторженно взвыли. Однако обстановка не располагала к вдохновенью, боролись без огонька. Махно стало скучно, и он распорядился, чтобы его боец – некий Грицко, «огромный рыжеволосый детина, без рубашки, в каких-то неимоверно больших трусах фуксинового цвета», – померился силой с борцом Стецурой. Адъютант Махно громогласно расшифровал волю «батьки»:
– А ещё наш отаман батька Махно велив сказать тебе, Грицку, що ежели ты, шельма, не покладёшь энтого актёрщика на лопатки, он собственноручно пристрелит тебя, як собаку.
Дядя Ваня распорядился, чтобы Стецура «подвалился» под Грицка на десятой минуте. Тот подчинился. Махно был доволен… Настала очередь выйти против Грицка Поддубному. Вскоре Грицко был поднят в воздух и обрушен Поддубным на спину с таким грохотом, что чуть не проломил доски сцены. Публика от восторга палила в потолок, Махно лупил в ладоши. Грицка он не пристрелил, велел ему нужники чистить, а «актёрщиков» наградил…
В Одессе 1920-го – в городе, который ещё недавно носил борца на руках – Поддубному довелось побывать в застенках ЧК, где расстреливался каждый, заподозренный в антисемитизме. Некий борец с именем Иван Поддубов, успевший эмигрировать, подозревался в причастности к еврейским погромам и был в списке, подлежащих убийству. В лицо Поддубного помнили, отпустили. А тут и весточка с малой родины: жена нашла Ивану Максимовичу замену. Ещё и медали прихватила. «Эх ты, Нина-красавица!..» Он перестал есть и разговаривать, а потом и узнавать кого бы то ни было… Вскоре жена писала ему покаянное: «На коленях пройду весь путь к тебе, Ваничка»…
Не надо, отрезано!
Вокруг света и тени
Советская власть поддержала артистов цирка, сочтя арену хорошим местом для революционной агитации. Троцкий в цирке был свехпопулярен…
С 1922 года Поддубный работал в московском Госцирке, потом в петроградском.
Как-то оказался Поддубный на гастролях в Ростове-на-Дону и познакомился там с Марией Семёновной… Помолодел Иван Максимович, уломал, обвенчались. Мария Семёновна была женщиной религиозной. Нужны были деньги…
НЭП понёс его по городам и весям, занёс в Германию, потом в США. Оттуда он писал Заикину: «Ты не напрасно боишься Америки. Это страна жулья… Но зато, если понравишься, – только знай собирай доллары…» Он произвёл в Америке фурор, исколесил всю страну, был даже провозглашён «чемпионом Америки». Его уговаривали остаться. Впрочем, «уговаривали» – не тот глагол, заставляли: в ход шли серьёзные угрозы, шантаж, невыплата денег. На прощальном банкете присутствовало более тысячи человек… В 1927 году по пути из Нью-Йорка его пароход зашёл в Гамбург, который, оценив истинный класс борца, завалил его цветами. И вот – Ленинград. Имперский город встречал его, как во все времена столицы империй встречают своих героев. Но главное – на причале стояла Мария Семёновна. В его честь были устроены спортивные игры.
В Ейске Поддубные купили большой двухэтажный дом с садом. Но борцовского ковра Иван Максимович не оставил, гастролировал до 1941 года, до юбилейных семидесяти. В ноябре 1939-го в Кремле ему за действительно выдающиеся заслуги «в деле развития советского спорта» вручили орден Трудового Красного Знамени. В Европе уже шла война, начинался всемирный «бур». Богатырские мускулы Поддубного и его преемников, среди которых были и командармы, олицетворяли советскую мощь.
В годы немецкой оккупации семидесятилетний Иван Максимович, чтобы прокормить себя и близких, служил маркёром в городской бильярдной. После освобождения Ейска в 1943-м – вновь гастроли. Раненные бойцы могли видеть в нём былинного богатыря. В декабре 1945-го, когда отмечалось 60-летие образования Атлетического общества, находившегося некогда под августейшим покровительством Его Императорского Высочества Великого Князя Владимира Александровича, Поддубному было присвоено звание заслуженного мастера спорта СССР. Он был активен, вёл переписку, делал обращения. В 1947-м он выступал с программой «50 лет на арене цирка»… Последние годы были тяжелы. Он нищенствовал, голодал. Потом был перелом ноги и гибель от инфаркта; сердце лопнуло, как от удара стрелы.
В одной из эпических поэм («Эфиопида») Ахилл погибает от двух стрел. Первая ударила в ногу, вторая – в грудь.
На родине Поддубного, в селе Красенивка (ныне Черкасской области), ежегодно проводятся международные турниры его памяти. В селе есть музей, а в музее портрет Поддубного с чемпионской жёлто-голубой лентой на груди. Это так расцветили его парижскую чемпионскую ленту 1905 года. Устроители нынешних турниров не устают повторять, что Поддубный - великий украинский богатырь. О том, что он подписывался «Русский Богатырь Иван Поддубный», здесь стараются не вспоминать. Хочется верить, что это жульничество - явление временное.
Календарь
