Левитан, Чехов, Крым...

Точная дата рождения выдающегося русского пейзажиста неизвестна. С долей вероятности официально называются две –30 августа и 15 октября 1860 года. Доподлинно известно, что его земное существование завершилось 4 августа 1900 года. В Крыму традиционно отмечают день рождения художника в предпоследний день лета. В этом году круглую дату – 160-летие.

Художник был настолько беден, что вынужден был в юности писать только Москву и окрестности. И только весной 1886 года, заработав на заказе декораций для частной оперы Саввы Мамонтова, впервые отправился в Крым. Дневников не вёл, поэтому не осталось свидетельств о том, с кем общался. А о смене настроения можно судить только по письмам любимому другу и писателю Антону Павловичу Чехову. В первом письме читаем: «…чёрт возьми, как хорошо здесь! Представьте теперь себе яркую зелень, голубое небо, да еще какое небо! Вчера вечером я взобрался на скалу и с вершины взглянул на море, и знаете ли что, – я заплакал, и заплакал навзрыд; вот где вечная красота и вот где человек чувствует своё полное ничтожество».

Левитан, «Ай-Петри»

Через месяц пребывания на полуострове он сообщает Антона Павловичу «Теперь я поселился в Алупке. Ялта мне чрезвычайно надоела, общества нет, т. е. знакомых, да и природа здесь только вначале поражает, а после становится ужасно скучно и очень хочется на север. Переехал я в Алупку затем, что мало сработал в Ялте, – и всё-таки новое место, значит, и впечатлений новых авось хватит на некоторое время, а там непременно в Бабкино…» (Усадьба в Истринском районе, где жил Чехов- Л.О.)

О дружбе двух великих людей беседуем с кандидатом филологических наук заместителем директора по научной работе Ялтинского Дома-музея Чехова, заслуженным работником культуры Крыма Аллой Головачёвой.

– Для нас, крымчан, особенно важно, что именно в этюдах и картинах Левитана Чехову открылись красоты южного берега Крыма ещё до того, как писатель увидел их своими глазами. После первой поездки в Крым Левитан летом жил у Чеховых на съёмной даче в Подмосковье, демонстрировал крымские работы, и Антон Павлович тогда по-настоящему начал понимать, в какого большого художника вырастает его приятель. Впоследствии годы и дороги судеб то сводили, то разводили их, но приходило время – и Левитан снова оказывался в «милой Чехии», как называли знакомые семью Антона Павловича.

– Об их отношениях нигде не доводилось читать в подробностях. Когда они так крепко подружились?

– С юности их многое связывало и по жизни, и по творчеству, хотя один творил свой художественный мир в словах, другой – в красках. Много значило в их отношениях то, что Левитан, с юных лет обделённый семейной заботой, именно у Чеховых нашёл недостающее ему семейное тепло. Он дружил и сотрудничал со старшим братом писателя – художником Николаем. Искренне привязался к матери Чехова, называвшей его «Левиташа» и принимавшей как родного сына. Он не мог не поддаться очарованию сестры Антона Павловича Марии и, влюбившись, сделал ей предложение руки и сердца – первое в её жизни. Но их союз не состоялся.

Левитан, «У берега моря»

– Конечно, встреч у них было много, расскажите, а есть какая-то особенно памятная?

– В конце 1899 года Левитан приехал в Ялту и в чеховском доме встретил рождественские и новогодние праздники. 24 декабря, по пути к другу проезжая через Байдарский перевал, он отправил телеграмму: «Сегодня жди знаменитого академика». Звание академика Левитан получил около года назад, и тогда Чехов шутил: значит, теперь уже к нему нельзя обращаться на «ты». Левитан ходил на прогулки с Марией Павловной. Впоследствии она рассказывала: «Здоровье его тогда было уже настолько плохо, что, гуляя с ним по окружающим нашу дачу холмам, я протягивала ему палку и, идя впереди, тянула его кверху». Антону Павловичу как врачу диагноз друга был очевиден: тяжёлое заболевание сердца, не подлежащее лечению. Сам Левитан в глубине души сознавал, что положение его безнадёжно. Тем не менее был оживлён, полон жаждой творчества и серьёзных планов.

– Наверняка, уезжая, он оставил на память любимому семейству какую-нибудь картину.

– Вы правы. Сразу после приезда Левитану пришла мысль заполнить нишу в кабинете писателя. В один из вечеров художник сидел в кабинете в кресле напротив камина, а Антон Павлович, по своему обыкновению, прохаживался по кабинету и рассказывал, как скучно жить в Ялте без привычной северной природы. Ему не хватало листопадных деревьев, грибных подмосковных опушек, росистых лугов и запахов сенокоса. «Живу здесь, точно в ссылке», – посетовал он. Рядом в комнате находилась Мария Павловна. Левитан попросил её принести картон, вырезал кусок по размеру ниши, вставил в камин, взял краски и буквально за полчаса написал характерный среднерусский пейзаж. Картину назвал «Стога сена в лунную ночь».

Левитан, «Сумерки. Стога»

– Писателю понравилось это произведение?

– Очень. К тому же это был последний подарок друга. А ценить память о близких Чехов умел.

– О чём в ту встречу говорили друзья?

– Очень часто – о России. И не случайно: весь послед­ний год Левитан напряжённо работал над грандиозным замыслом, который должен был не только суммировать его собственные творческие искания, но и подвести итоги развития русского пейзажа 1870–1890-х годов. Он написал много подготовительных этюдов, эскизов и вариантов композиции для большого полотна, которое собирался назвать «Русь». Эта картина осталась незавершённой и известна под названием «Озеро». В 1901 году она была приобретена с посмертной выставки Левитана для собрания петербургского Русского музея, где находится и сейчас. Левитан создал пейзаж на основе тончайших натурных наблюдений, но поднял его до значения широкого обобщения. Его «Озеро» несёт в себе глубокий аллегорический смысл, является поэтическим гимном величию и красоте Родины. Подобное восприятие картин и явлений действительности, вырастающих до символических обобщений, было глубоко созвучно Чехову как человеку и художнику. «Чехов, Левитан и Чайковский, – отмечала в своих воспоминаниях Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, – эти три имени связаны одной нитью, и, правда, они были певцами прекрасной русской лирики, они были выразителями целой полосы русской жизни».

Левитан, «Озеро»

– Встреча, о которой мы говорим, была последним свиданием друзей?

– После двух недель, проведённых у Чехова, Левитан возвратился в Москву и ещё несколько месяцев держался «крымским зарядом», но больное сердце слабело. Он успел принять участие в очередной передвижной выставке в Петербурге, где дебютировали два его ученика. Послал Левитан и свои картины, в числе которых– «Стога. Сумерки», авторским вариантом которой был написанный для Чехова этюд «Стога сена в лунную ночь». Работы и учеников, и Левитана имели успех, художник был доволен. В мае приехавший в Москву Чехов навестил друга, и это была их последняя встреча – 22 июля (по новому стилю 4 августа) 1900 года Левитана не стало. Об особом доверии между писателем и художником говорит такой факт. Вскоре после смерти Исаака Ильича его брат Адольф Ильич передал Марии Павловне Чеховой фотокопию завещательной записки Левитана с просьбой сжечь всю его переписку. Воля художника была выполнена.

– Такие дружеские отношения – пример и назидание потомкам. Что, по-вашему, укрепляло их?

– Чехов и Левитан с детства испытали давление суровой прозы, достаточно агрессивной, вытесняющей всё возвышенное, подменяющей свободный вольнолюбивый дух приземлённой обыденностью. Это давление прозаической стороны жизни в полной мере испытал Левитан. Из его биографии известно, как он голодал, не мог обновить изношенную одежду и обувь, нередко не имел угла для ночлега и был вынужден тайно прятаться на ночь в классах московского Училища живописи, как его отчисляли из этого училища за невнесение платы за обучение… Фактически даже точный год его рождения неизвестен. Принято считать, что он родился в 1860 году, но есть свидетельства, что в 1861-м: так утверждали Мария Павловна Чехова и Иван Алексеевич Бунин.

Левитан, «Крымский пейзаж»

– В чём причина такой путаницы?

– Это одно из следствий бесприютности, бездомности, национального притеснения. Чехову в эти же годы было легче хотя бы потому, что он жил в семье, хотя, с другой стороны, именно семейные заботы и ложились на него дополнительным бременем. Не зря же порой он сетовал в письмах, что «жизнь состоит из сволочных рублей и копеек», что душа просит поэзии, а вокруг – свирепая проза. Вот в таких условиях, далеко не благоприятных для обоих, и формировалась дружба, кстати, по пушкинским канонам, когда к другу относятся как к брату – не по крови, а «по духу» и «по судьбам». В основе, безу­словно, глубокий взаимный интерес к творчеству друг друга. Известно, как заинтересованно читал и перечитывал Левитан чеховские рассказы, восхищаясь словесным мастерством Чехова-пейзажиста. А Чехов нередко сожалел, что у него нет денег купить ту или иную понравившуюся работу Левитана. В повести «Три года» описан пейзаж, тронувший героиню, – в нём угадывается характерная левитановская стилистика.

– В доме Чехова были ведь и другие картины Левитана, не только «Стога…»?

– В чеховской семье бережно хранили рисунки любимого художника и большие картины, такие как «Река Истра», «Усадьба Бабкино», «Дуб и берёзка». В доме остались и личные вещи Левитана – коробочка с красками и палитра, складной стульчик, который он брал с собой на этюды.

Левитан, «Дуб и берёзка»

– А что, по-вашему, всё-таки более всего сближало Левитана и Чехова?

– Я бы выделила три момента. Талант, неудержимо рвущийся на волю, который не задавить никакими тяготами жизни. Чехов однажды написал: «Из меня юмористические сюжеты прут, как нефть из бакинских недр». Левитан на природе – перед вечной игрой и сменой теней и света – забывал о пропущенном обеде, о дырявых башмаках, об отсутствии хлеба насущного на завтрашний день. Второй момент, может быть, отчасти и связанный с первым, – жизнерадостность, бьющая ключом. В мемуарной литературе остались свидетельства множества забавных ситуаций с участием Чехова и Левитана. Писатель Владимир Гиляровский свои воспоминания о Чехове так и назвал: «Жизнерадостные люди». Там он в частности рассказал, как однажды Чехов решил поучить Левитана истинному художеству: под впечатлением рассказов о Крыме взял альбом для рисования и набросал карандашный рисунок под названием «Вид имения Гурзуф Петра Ионыча Губонина». Не слишком умелой рукой он нанёс контур крутого горного склона и некоторые детали, которые подписал для ясности: «море», «гора», «чижи» над горой и «турист» в пушкинской крылатке, спускающийся в «трактир». Отдавая Гиляровскому альбом, Чехов обещал больше никогда не рисовать, чтобы не отбирать хлеб у Левитана.

Рисунок Чехова «Вид имения Гурзуф Петра Ионыча Губонина»

А третий момент, объединяющий их, – это умение видеть за внешними признаками истинные свойства людей, предметов и явлений. И Левитан, и Чехов – каждый в своей области творчества – не только сумели по-своему увидеть действительность, но и научили своих современников новому взгляду на вещи, на мир, на окружающую жизнь.

Сейчас мы понимаем: художника и писателя роднит и объединяет умение реальным вещам и явлениям придать высокое символическое значение. И вот уже несколько поколений людей их глазами смотрят на природу и на душевный мир человека, учатся замечать неоднозначность, сложность и глубину окружающих и окружающего при кажущейся внешней простоте. Вся живопись и художественная литература, как поэзия, так и проза, уже не может обойтись без их опыта. Жизнь меняется, а в творчестве новых талантов угадываются и проявляются их мотивы. Подтверждений – множество. Одно из них – строки Бориса Пастернака, которые теперь можно признать нерукотворным памятником нашим великим учителям:

Октябрь серебристо-ореховый.
Блеск сумерек оловянных.
Осенние сумерки Чехова,
Чайковского и Левитана...