«Возвышаюсь, когда погиб»: смерть и жизнь Василия Кочубея

Альфой и омегой, началом и концом поэмы А.С. Пушкина «Полтава» является упоминание о Кочубее. Не случайно в дореволюционной лубочной иллюстрации к этому произведению, составленной по канонам иконописи, центральное событие – битву и пир по случаю победного её завершения – обрамляют восемь «клейм», четыре из которых прямо, а ещё три косвенно говорят о трагической судьбе Василия Леонтьевича Кочубея и его верного сподвижника, полтавского полковника Ивана Ивановича Искры.

«Богат и славен Кочубей», – пишет Пушкин в зачине поэмы, употребляя форму настоящего времени, несмотря на то, что его герой на момент начала сражения уже больше года отсутствовал в мире живых. Случайно ли?

«Живее всех живых» из всех лиц, действовавших в центре и на периферии судьбоносной Полтавской битвы, сделал Кочубея Пётр I, который осознал свою трагическую ошибку: не воспринимая всерьёз, глубоко не вникая в донесения Кочубея о грядущей измене Мазепы, он поручил перепроверить сведения, в них содержащиеся, канцлеру Г.И. Головкину и дьяку (главе) Посольского приказа П.П. Шафирову.

Оба они были «Мазепины приятели» (чего Кочубей и опасался, отправляя смертоносные для себя сведения о Мазепе в Москву). Таковых немало обреталось в Белокаменной, подкупаемых гетманом за щедрую плату. Главная же проблема состояла в том, что царь безмерно, если не сказать слепо, доверял правителю Малороссии.

Оснований тому имелось немало. Управляя этой территорией сугубо диктаторскими методами, Иван Степанович свёл к нулю все бунты и нестроения, сотрясавшие её веками (одна лишь тридцатилетняя Руина чего стоила). За это подаренное Петру I спокойствие, избавление государя от «малороссийской головной боли» (от которой страдали его отец, дед, и их предшественники) монарх задаривал своего малороссийского наместника так, как никто никого ни до, ни после.

Золото, серебро, меха, дорогое оружие, изысканные вина, экзотические фрукты и прочее щедрой рекой текло из Москвы в Батурин. «Только бешеная собака кусает руку дающую...» – гласит Библия. До поры (целых 20 лет!) Мазепа лишь подтверждал это правило, вылизывая благодетельствующую руку, дабы она не оскудевала, сгибаясь и пониже: «подножкой Вашего Царского Величества» подписывался гетман в письмах ко Всея России Повелителю.

Завистью, злобой, злыми происками врагов считал Пётр I доносы (т. е. донесения – слово не имело в то время негативной коннотации) на Мазепу, потоком шедшие в Москву. Зачастую они просто уничтожались. Это были, как правило, анонимки. С Кочубеем совсем другая история. Он состоял генеральным писарем (с 1687 года), своего рода министром иностранных дел, позже (с 1692-го) – генеральным судьёй Войска Запорожского, царским стольником и зачастую, во время отлучек Мазепы, – наказным гетманом, полновластным хозяином всей Малороссии.

Донесения писал от своего имени, не скрываясь, и таковых было по меньшей мере три: переданных в Преображенский приказ через монаха Никанора, выкреста Петра Яценко, полтавского священника Ивана Святайло. Попытки достучаться до царя продолжались более двух лет, начиная с 1706 года, когда Кочубей не просто узнал, но несомненно убедился, что гетман намерен передаться ляхам, совершить покушение на особу царя, если бы тот приехал в Батурин, города-крепости содержал в небрежении, делая их лёгкой добычей иноземных завоевателей, и многое другое.

В известной мере время для разоблачений Мазепы было выбрано Кочубеем не вполне удачно. 1706-й – год сокрушительного поражения русско-саксонской армии в битве при Фрауштадте, отречения Августа II Сильного от польской короны и разрыва Польшей союза с Россией, поражения русско-казацких войск у Клёцка (где малороссийская казацкая конница, поддавшись панике, буквально растоптала русскую пехоту Семёна Неплюева).

Да, тот год закончился полной победой русской армии в сражении при Калише (с пленением шведского командующего Арвида Мардефельта, гетмана великого коронного Юзефа Потоцкого, сражавшегося на стороне нового польского короля Станислава Лещинского, и всего гарнизона крепости), отчего битва сия и была названа современным русским историком В.А. Артамоновым «дедушкой полтавской виктории».

Однако до сражения при Лесной («матери Полтавской победы», 9 октября 1708 года) оставалось ещё без малого два года, и ещё 9 месяцев – до Полтавы, где фактически был подведён итог военной конфронтации России со Швецией и окончательно расставлены все точки над i. В том числе и в противостоянии Кочубея с Мазепой. В котором Василий Леонтьевич победил, хотя и дорого заплатив за это: ценой собственной жизни.

Русские историки совершали ошибку, давая предвзятую характеристику В.Л. Кочубею: «не отличаясь», дескать, «выдающимися способностями», он тем не менее «был трудолюбив и прекрасно знал канцелярскую службу». Только и всего. А уцепившись за кочубееву фразу о том, что «гетман зазвал его дочь [Матрону, в поэме «Полтава» Марию] к себе в гости и «изнасиловал блудом», стали ничтоже сумняшеся объяснять его «доносы» на Мазепу соображениями личной мести за якобы поруганное достоинство семьи.

Но стоит вдуматься. В «Общем гербовнике дворянских родов Всероссийской империи», где дворянский, графский и княжеский рода Кочубеев записаны в 5-й и 6-й частях родословной книги Полтавской, Черниговской и Санкт-Петербургской губерний, написано: «Род Кочубеев происходит из полуострова Крымского и почитался в числе знатнейших благородных в татарском народе, как то доказывается самим названием бея, которое в области Крымской есть первое после владевшей там чингиской фамилии, присвояемой только поколениям от Ширина и Мансура происходящими; прочие же благородные поколения именуются мурзами…»

Василий был всего лишь внуком (третье поколение) ногайца Кучук-бея,  перешедшего на службу Речи Посполитой в 1647 году, но восприявшего не католическую, что открывало более широкие перспективы для карьерного роста, а «православную Грекороссийскую Восточную веру с именем Андрея», безошибочно сориентировавшегося в сложной обстановке того времени, приняв сторону Богдана Хмельницкого и быв причислен к казацкой старшине. Отец, Леонтий Андреевич, «находился в чине знатного Товарища Войскового», сын по своим дарованиям ещё выше продвинулся по службе.

Мазепина поросль усохла на корню, даже боковые побеги вроде племянника Войнаровского не дала плодов, уподобившись пресловутой смоковнице. Зато потомки В.Л. Кочубея представляют собою длинный ряд верных слуг Отечества, принесших Родине огромную пользу на военном, гражданском, дипломатическом и иных государственных поприщах.

Здесь и его сын В.В. Кочубей, полтавский полковник, внук С.В. Кочубей – нежинский полковник, затем генерал-майор и член Малороссийской коллегии, и более отдалённый потомок – В.П. Кочубей, первый министр МВД Российской империи, и очень многие другие.

Возвращённую им Петром I Диканьку, конфискованную Мазепой, сделавшим её своей резиденцией на короткое время в преддверии Полтавской битвы, они сделали самым знаменитым поместьем в Империи. Почтовые открытки с видами господского дворца, каскада ухоженных прудов, пиво-медоваренного и конного заводов, электростанции, оленника, оранжерей, сада со скифскими «бабами», необозримых нив с самой современной на то время техникой и десятков других наглядно демонстрировали преимущества передовых методов хозяйствования, свойственным Кочубеям. 

Всё это великолепие создавалось, несомненно, трудом народа. Однако стержнем его были, безусловно, Кочубеи. Ибо не стало их, и абсолютно всё, что изображено на дореволюционных открытках, было разграблено по кирпичику, и воспетая Гоголем Диканька превратилась в заурядный райцентр Полтавской области, один из беднейших.

…Завершающие аккорды трагедии В.Л. Кочубея относятся к весне и лету 1708 года. В апреле, прознав о его «доносах», Мазепа послал полковников Трощинского и Кожуховского с отрядом войска в Диканьку, приказав взять под стражу обоих «заговорщиков». Предупрежденные миргородским полковником Данилой Апостолом, они бежали в Ахтырский полк, за пределы юрисдикции гетмана, а оттуда в Витебск, под царскую защиту.

Туда же прибыли Святайло, Яценко и сотник полтавского полка Кованько, на показания которого Кочубей предполагал ссылаться для подтверждения верности сообщаемых им сведений. Однако судьи (Головкин и Шафиров) пребывали в парадигме прежде полученных установок о априори лживости кочубеевских доносов.

Несмотря на новые письменные свидетельства Кочубея о «подозрительных сношениях с поляками, намерении передаться им, недовольстве московским владычеством, распространении [Мазепой] слухов о разных бедах, которые Москва готовит Украйне, восхвалении изменивших прежде гетманов, разных злоупотреблениях и прочем», Кочубея под пытками заставили признаться в умышленном оговоре гетмана, доносительстве по «домашней злобе за дочь».

В итоге иных свидетелей казнили на месте, а Искру с Кочубеем под конвоем привезли в Киев и 22 июля выдали гетману. Трое суток подряд Мазепа со своим писарем Орликом вновь пытали Кочубея. Предмет их «расследования» был более утилитарный – допытывались, куда он спрятал свои сокровища.

После этого, 25 июля, страдальцев казнили. Событие произошло в местечке Борщаговке, под Белой Церковью, при огромном стечении народа, буквально ошеломлённого расправой. К «ляху» Мазепе простой люд относился враждебно, симпатии толпы целиком и полностью были на стороне невинно им убиенных.

Народные представления о сути происходившего прекрасно отразил Тарас Шевченко, создав сильный по психологическому проникновению портрет В.Л. Кочубея (заглавная иллюстрация) и картину «Мария», где к лежащей в любовной истоме Мотроне пробралась её мать, почерневшая от горя, с сообщением о беде, постигшую их семью. Быть может, в это же самое время, в подвале этого же дома, её любовник вытягивал жилы у её отца, требуя указать на тайники с ценностями.

Три месяца спустя, в конце октября, Мазепа действительно переметнулся на сторону шведов и поляков. Всё сообщаемое Кочубеем в самой полной мере подтвердилось.

Пётр I искренне горевал о допущенной им ошибке. Помимо возврата конфискованных имений, жене Кочубея Любови Фёдоровне, в девичестве Жученко, и семерым осиротевшим детям были пожалованы новые владения и привилегии. На герб рода повелением государя было добавлено пылающее сердце и девиз: ELEVOR UBI CONSUMOR («Возвышаюсь когда погиб»).

Останки патриотов, не предавших совести, веры и крестного целования, были перенесены в Киево-Печерскую лавру. Их усыпальница и сейчас находится там, у стены Трапезной церкви. В начале 1821 года Пушкин, находясь в Киеве, посетил это святое место, и тщательно списал текст проникновенной эпитафии на могиле Искры и Кочубея, где есть слова: «…Сей камень вопиет о нас…»

Семь лет спустя слова с надгробья всплывут в написанной им поэме «Полтава»: где между строк, а целиком и полностью – в «Примечаниях» к каждому её изданию.