Харьковская «болезнь» Вертинского

Многим памятен эпизод из знаменитого фильма «Место встречи изменить нельзя», где Владимир Высоцкий – исполнитель роли Глеба Жеглова, подыгрывая себе на стареньком фортепьяно, напевает: «Где вы теперь, кто вам целует пальцы?..» Автора этой песни, Александра Вертинского, эстрадного кумира первой половины ХХ века, многое связывало с Украиной: родился он в Киеве в 1889 году, а в 1919-м познакомился в Харькове с актрисой Валентиной Саниной, с которой у артиста вспыхнул роман, не очень, правда, долгий и далеко не счастливый.

В конце 1917 года, вскоре после Октябрьской революции, 28-летний Вертинский отправился из Москвы на гастроли, продолжавшиеся около полутора лет: переезжая из города в город, он выступал в Одессе, Ростове, на Кавказе, в Крыму… В 1919-м, в разгар Гражданской войны, Александр Николаевич побывал в родном Киеве, затем приехал в Харьков. Жизнь в городе, по его словам, «била ключом», и он дал здесь множество концертов.

К тому времени его песни («ариетки», как называл их сам автор) театральная публика уже прекрасно знала в Москве, где Вертинский обосновался с 1913 года. В других городах Российской империи он был известен гораздо меньше, однако гонорары во время этих гастролей, вопреки его опасениям и страхам, оказались внушительными. Артисту сопутствовал неизменный и шумный успех. Он не умел записывать музыку нотами на бумаге, но сочинял западавшие в душу тексты и мелодии, не получил специального образования, но обладал такой искренней и проникновенной исполнительской манерой, что буквально завораживал слушателей.

Александр Вертинский в образе печального шута Пьеро

«Она была похожа на пушистую ангорскую кошку»

Как и Вертинский, Валентина Санина родилась в Киеве. Год её рождения точно не установлен, но, по всей видимости, она появилась на свет в 1899-м. Окончив гимназию и драматические курсы, девушка в годы Гражданской войны перебралась в Харьков. Здесь, в драматическом театре Николая Николаевича Синельникова (Вертинский отзывался о нём с искренним уважением как о «большом и умном режиссёре»), ей стали давать небольшие роли. В среде артистической богемы Валя сразу же стала заметной фигурой, причем не только благодаря яркой внешности: сыграли свою роль и её независимый характер, и нетривиальность суждений, и острый, хлёсткий юмор. А еще Санина в громадной степени обладала тем трудноопределимым свойством натуры, которое называют магнетизмом.

Позднее Александр Николаевич расскажет в своих воспоминаниях об их первой встрече в харьковском «Доме артиста» на Сумской, в помещении которого располагалось театральное кафе. Приятель Александра, суфлер Волынский, повел его в бар, и там артист увидел молодую женщину, сидевшую у барной стойки.

– Познакомьтесь, – сказал Волынский, – Валентина Санина…

«На меня медленно глянули безмятежно-спокойные, огромные голубые глаза с длинными ресницами, и узкая, редкой красоты рука с длинными пальцами протянулась ко мне, – описывал Вертинский эту встречу в своей книге «Дорогой длинною». – Она была очень эффектна, эта женщина. Ее голова была, точно в тяжелой золотой короне. У нее были чуть раскосые скулы, красиво изогнутый, немножко иронический рот… Она была похожа на пушистую ангорскую кошку. Санина лениво тянула через соломинку какой-то гренадин и спокойно разглядывала меня. Я понял, что я погиб. Так началась «история моей болезни»…»

В годы Гражданской войны Валентина Санина играла на сцене харьковского театра

В роли подопытного кролика

Начинающая актриса сразила Вертинского наповал. «Я пел концерты и ухаживал за Валентиной, – вспоминал артист. – В свободные от концертов вечера ходил в её театр смотреть, как она играет, хотя роли у неё были маленькие. «Еще молоды, пусть поучатся», – говорил Синельников о молодых актёрах и актрисах. И Валентина училась, работала, пробуя свои силы, главным образом, на мне. Я был для неё чем-то вроде подопытного кролика. Она была то резка со мной, то очень ласкова, и после дикой ссоры вдруг сама приходила ко мне в гостиницу «Астраханская» просить прощения.

– С чего это вы, – подозрительно осведомлялся я, – такую кротость на себя напустили?

Она делала мученическое лицо, низко, по-монашески кланялась в пояс и говорила:

– Сегодня Прощенное воскресенье. Надо просить у всех прощения. Простите, Христа ради, если чем обидела! – и хохотала как сумасшедшая.

– Бог простит, матушка, – говорил я.

Это она играла «для практики»…»

Находясь в Харькове, Вертинский жил в гостинице «Астраханская» (в годы Великой Отечественной войны она была разрушена)

Александр Николаевич посвятил Валентине несколько своих песенных миниатюр, в том числе песню «За кулисами»:

Вы стояли в театре, в углу, за кулисами,
А за вами, словами звеня,
Парикмахер, суфлёр и актёры с актрисами
Потихоньку ругали меня.
Кто-то злобно шипел: «Молодой, да удаленький.
Вот кто за нос умеет водить!»
И тогда вы сказали: «Послушайте, маленький,
Можно мне вас тихонько любить?..»

«Ни обид, ни смешных угроз»

Со временем Вертинский стал всё более отчетливо понимать, что в отношениях с ним Санина лишь позволяла себя обожать и боготворить; ей нравилось играть, забавляться, заставлять его страдать, то приближать к себе, то вновь отталкивать. Эти неровные, импульсивные отношения прекратились уже через несколько месяцев: Вертинскому нужно было уезжать на гастроли в Одессу, затем он вместе с откатывающейся на юг белой армией оказался в Крыму, а в ноябре 1920-го и вовсе эмигрировал – вместе с остатками врангелевских частей – в турецкий Константинополь. Под впечатлением расставания с Валентиной он написал еще одну песню, из которой становится понятным, что их отношения безвозвратно подошли к финалу:

Это всё, что от вас осталось.
Ни обид, ни смешных угроз.
Только сердце немного сжалось,
Только в сердце немного слёз.
Всё окончилось так нормально,
Так цинично жесток конец…
Вы сказали, что нынче в спальню
Не приносят с собой сердец.

Дальнейшая жизнь Вертинского на целую четверть столетия окажется связанной с эмиграцией. И лишь в 1943 году, в разгар Великой Отечественной войны, он получит разрешение вернуться на родину вместе с женой  Лидией Циргвавой и трёхмесячной дочерью Марианной.

Умение обживать чужие страны

А Санину ожидали не менее поразительные зигзаги и повороты судьбы. В конце Гражданской войны, оказавшись в Севастополе, она вышла замуж за Георгия Матвеевича Шлее – по одним данным, предпринимателя, по другим – бывшего офицера. Валя почувствовала в нем и прагматичный склад ума, и волю к жизни, и исходившие от него некие «флюиды силы», а она в тот момент очень нуждалась в человеке, который стал бы для неё надежной опорой. Позднее Георгий, радикальным образом сменив род занятий, «переквалифицируется» в театрального антрепренера и сумеет нажить крупное состояние.

Из Севастополя супруги бежали в Константинополь. К слову, Вертинский писал в воспоминаниях, что Турция в то время была наводнена российскими эмигрантами, спасавшимися от революции и Гражданской войны. Общаясь с ними, артист пришел к выводу, что его соотечественники в большинстве своём обладают счастливой способностью «необыкновенно легко осваиваться повсюду».

«Это какое-то исключительное умение «обживать» чужие страны. Ибо куда бы мы ни приехали, — писал артист, цитируя далее популярную в те годы поэтессу Надежду Лохвицкую:

К Мысу ль Радости,
К Скалам Печали ли,
К Островам ли Сиреневых птиц, –
Всё равно, где бы мы ни причалили… –

всюду мы приносим много своего, только нам одним свойственного, так разукрашиваем своим бытом быт чужой, что часто кажется, будто не мы приехали к ним, а они – к нам».

Вскоре, после того как в Константинополь прибыли первые российские беженцы, в городе появилось множество открытых ими заведений. «На одной только улице Рю-де-Пера, – вспоминал Вертинский, -- замелькали десятки вывесок ресторанов, кабаре, магазинов, контор, учреждений, врачей, адвокатов, аптек, булочных… Зернистая икра, филипповские пирожки, смирновская водка, украинский борщ дразнили аппетит, взывали к желудку».

«Как от вас кружилась голова!..»

В Турции Валентина с Георгием надолго не задержались: они перебрались в Грецию, оттуда – в Италию, затем – в Париж, а в 1923-м – в Нью-Йорк. Через два года Санина создала небольшое ателье, где стала шить костюмы для звезд бродвейских театров – Джудит Андерсон, Клодетт Кольбер, Линн Фонтанн. А в 1928 году она открыла магазин «Платья от Валентины» на фешенебельной Мэдисон-авеню. Этот её Дом моды просуществует более трех десятилетий и будет считаться воплощением классики американского дизайна одежды. У Саниной стали одеваться голливудские кинозвезды: Глория Свенсон – тогдашняя «икона стиля», находившаяся на пике популярности, Пола Негри (к слову, тоже родившаяся в Российской империи), блистательная Норма Ширер, Полетт Годдар – будущая жена Чарльза Чаплина, а позднее – Эриха Марии Ремарка, Кэтрин Хэпберн, четырежды удостоившаяся премии «Оскар», легендарная Марлен Дитрих…

Валентина Санина с мужем Георгием (Джорджем) Шлее

Особая дружба связывала Валентину с актрисой Гретой Гарбо. Однако эти отношения обернулись для неё большой личной потерей: Георгий Шлее, расставшись с Саниной, ушёл к Грете. Когда в 1964 году он скоропостижно скончался от сильнейшего сердечного приступа, львиная доля его состояния досталась Грете, а Валентина получила меньшую часть денег и нью-йоркскую квартиру. В конце 1950-х она закрыла свой Дом моды, занимаясь на закате жизни лишь коллекцией предметов искусства, которую они вместе с мужем собирали в течение нескольких десятилетий. Умерла Валентина в сентябре 1989 года, в 90-летнем возрасте, намного пережив Александра Вертинского. А он с ностальгической грустью писал о ней в конце 1940-х, уже вернувшись в Советский Союз:

Мыши съели Ваши письма и записки.

Как забвенны «незабвенные» слова!

Как Вы были мне когда-то близки!

Как от Вас кружилась голова!..

Заглавное фото. Валентина Санина и Александр Вертинский