«Немцы бомбили… Так началася война»

Произнося в ясной тишине, в тишине своей души: «22 июня…» - плачет душа. Мы всегда будем помнить об этом дне, думать о нём время от времени, переживать его.

«Граждане и гражданки Советского Союза!..» - из репродукторов на площади и улицы, из чёрных «тарелок» в дома и квартиры выливается голос Молотова. Вслушиваясь в его слова сегодня, по прошествии многих лет, в другой эпохе, умные задним умом, замечаем: голос Молотова – не голос хлёсткого оратора, склонен к заиканию, в словах встревоженность, местами – явный испуг; глава правительства и внешнеполитического ведомства Советского Союза произносит русские слова, неверно делая ударения: «грАжданки», «дОговор», «сплОчен»… В 41-м на это, наверное, уже не многие обращали внимание, «в стране рабочих и крестьян» было не до изысков речи, не до этих ошибок.

В своём сообщении о немецком нападении Молотов назвал города, которые подверглись бомбардировке: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас. Он прибавляет: «И некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек». «Некоторые» – это множество городов, в том числе Брест, Рига, Шяуляй, Вильнюс, Гродно, Барановичи, Бобруйск… Но и взгляд на события в названных городах заставляет увидеть многое, заставляет заболеть сердце.

Севастополь

В Севастополь война пришла так.

В 1 час 55 минут взвыли сирены на кораблях и судоремонтном, рявкнули сигнальные выстрелы береговых батарей; на электростанции выключен рубильник. Город погрузился в черноту летней ночи. Это вступила в силу директива о переходе западных флотов в боевую готовность № 1. Приказ был отдан после вечернего совещания в кабинете Сталина. Начиналась Директива словами: «В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах…»

Военный историк Мирослав Морозов воссоздаёт картину дальнейших событий в Севастополе: «В штабе флота вскрывали пакеты, лежавшие неприкосновенными до этого часа. На аэродромах раздавались пулеметные очереди – истребители опробовали боевые патроны. Зенитчики снимали предохранительные чеки с пушек. В темноте двигались по бухте катера и баржи. Корабли принимали снаряды, торпеды и всё необходимое для боя. На береговых батареях поднимали свои тяжелые стволы огромные орудия, готовясь прикрыть огнем развертывание флота. К 03.00 доложили о полной готовности 61-й зенитный полк, четыре дивизиона береговой обороны и одна из истребительных эскадрилий на аэродроме «Бельбек»… Готовность большинства кораблей запаздывала. На командный пункт прибыл адмирал Октябрьский, который, как и многие в ту ночь, еще до конца не поверил в необходимость всех этих мероприятий…»

В 3 часа 07 минут в кабинете наркома обороны Тимошенко, где находился и начальника Генштаба Жуков, зазвонил телефон… Владимир Карпов в своей книге «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира» пишет: «Звонил командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С. Октябрьский:

- Система ВНОС флота (Система воздушного, наблюдения, оповещения, связи) доказывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний.

Жуков спросил:

- Ваше решение?

- Решение одно: встретить самолеты огнём противовоздушной обороны флота.

Жуков спросил Тимошенко и, получив его согласие, ответил Октябрьскому:

- Действуйте и доложите своему наркому.

Тут же зазвонил другой телефон, и, подняв трубку, Жуков услышал доклад начальника штаба Западного округа генерала В.Е. Климовских:

- Немецкая авиация бомбит города Белоруссии.

Следующий доклад был начальника штаба Киевского округа генерала М.А. Пуркаева:

- Авиация противника бомбит города Украины.

В 3 часа 40 минут доложил командующий Прибалтийским округом генерал Ф.И.Кузнецов:

- Вражеская авиация бомбит Каунас и другие города Прибалтики.

Тимошенко некоторое время был хмур и молчалив, а затем решительно сказал: - Звони Сталину…»

Дозвониться долго не могли. Сталин спал.

Теперь мы знаем: в Севастополе задача немцев была не уничтожение кораблей, а минирование выхода из бухты. Бомбы сбрасывались на парашютах. М.Морозов пишет: «Внезапно вспыхнули прожекторы, яркие лучи стали шарить по небу. Заговорили зенитные орудия батарей и кораблей. Должно быть, этот свет осветил затемненную бухту и помог части экипажей сориентироваться в обстановке. Другие, попав в лучи прожекторов, поторопились сбросить свой груз, где придется… Мины спускались на парашютах, и многие жители думали, что это воздушный десант. С 03.15 и до 03.50 множество донесений о парашютистах поступило на командный пункт флота… В темноте принять мины за солдат было не мудрено. Невооруженные севастопольцы, женщины и даже дети бросились к месту приземления, чтобы схватить нацистов. Но мины взрывались... В 03.48 и в 03.52 две мины, упавшие на сушу, самоликвидировались: одна разрушила жилой дом на перекрестке улиц Щербака и Подгорной, другая взорвалась на мелководье в районе памятника затопленным кораблям, повредив здание санатория, где было ранено несколько человек. Некоторые мины оказались сброшенными совсем далеко от моря…»

В севастопольском варианте известная песня звучит так:

Двадцать второго июня,

ровно в четыре часа,

немцы бомбили, нам объявили,

что началася война...

Киев

Не вызывает сомнений, от взгляда Сталина было напрочь закрыто истинное положение вещей, ничто не могло его убедить, что Гитлер вот-вот нападёт.

Владимир Карпов пишет: «21 июня, на сообщении нашего военного атташе во Франции генерала Суслопарова о том, что, по достоверным данным, нападение назначено на 22 июня, Сталин написал : "Эта информация является английской провокацией. Разузнайте, кто автор этой провокации, и накажите его"… Вот одна из резолюций Берии 21 июня 1941 года на документе, обобщающем донесения разведчиков: "В последнее время многие работники поддаются на наглые провокации и сеют панику. Секретных сотрудников "Ястреба", "Кармен", "Верного" за систематическую дезинформацию стереть в лагерную пыль, как пособников международных провокаторов, желающих поссорить нас с Германией. Остальных строго предупредить"».

Упорство Сталина феноменально. Рациональному объяснению не подлежит. Во всяком случае, то объяснение, что он не сумел вычленить главной правды из всего того огромного потока информации, который стекался в Кремль, представляется странным. Так и хочется прибегнуть к иррациональному: шутку бес с ним сотворил, заверил, заставил поверить себе…

При налёте на Киев был сбит один немецкий бомбардировщик. Из книги летчика-истребителя Дмитрия Панова «Русские на снегу» (Львiв, 2003): «Одиннадцать наших "этажерок" уже через несколько минут были над столицей Украины. Красавец-город раскинулся перед нами в лучах утреннего солнца. Не знаю человека, которого не волновала бы панорама Киева... Но тогда, ранним утром, 22 июня 1941 года, я убедился, что сбылись мои самые дурные предчувствия. Несколько девяток германских бомбардировщиков совершенно беспрепятственно преодолели почти полтысячи километров от нашей западной границы до Киева, миновав несколько кругов системы ПВО абсолютно не замеченными и спокойно вывалили свой бомбовый груз на спящий город. С воздуха было видно три крупных очага пожаров. Дымно горел литейный цех завода "Большевик", который изготавливал заготовки для боеприпасов и работал в три смены без выходных. Немцы ударили тонными бомбами, вдребезги разнеся цех, в котором погибла почти вся ночная смена. Дымился вокзал, по путям которого, заставленным пассажирскими и грузовыми поездами, был нанесен бомбовый удар. Хорошо были видны горящие и сброшенные с путей вагоны, глубокие воронки, скрученные в бараний рог рельсы. Пылал ангар N: 4 военного аэродрома в Жулянах…»

О первом воздушном налёте на Киев в Интернете попался рассказ Михаила Блюмкова, старейшего в Киеве часового мастера; взгляд с земли: «До войны, с 1937 года, работал на заводе «Большевик». Хорошо помню то утро 22 июня. Я жил возле завода в общежитии и ночью летом решил спать во дворе на раскладушке. Когда Киев начали бомбить, то первые бомбы упали на территорию «Большевика». А мимо моей раскладушки буквально в нескольких сантиметрах прошлась пулеметная очередь...»

«Большевик», крупнейший машиностроительный завод, который ещё в 1909 году выпустил первый отечественный дизель, в предвоенные годы работал без выходных в три смены. В годы оранжевого владычества завод был добит безо всяких бомб. В 2007 году в СМИ сообщалось, что завод "Большевик" реконструируется под торгово-развлекательный центр "Большевик". А «единственным замечанием Градсовета стало недостаточная площадь для парковки машин, которую архитекторы попросили увеличить».

Житомир

В воспоминаниях Альфреда Грибера «Житомир в огне войны» читаем: «На отрывных календарях краснело число - 22 июня 1941 года. Часы показывали время - 4.00. Те житомиряне, которые по какой-то причине не спали этой ночью, и те, которые почему-то уже проснулись, а некоторые и сквозь сон, - все они вдруг услышали странный приближающийся гул в ещё тёмном небе. Этот нарастающий звук не был похож на звуки советских самолётов, пролетавших в последнее время над городом. Да и чего им вдруг вздумалось летать так рано? Затем послышались отдалённые звуки взрывов. А так как вокруг Житомира было много воинских частей, некоторые подумали, что опять идут какие-то военные учения, которые участились в последнее время… Сам город Житомир первая волна авиаудара не тронула. Поэтому, проснувшись утром, подавляющее большинство житомирян даже не знало о том, что началась ВОЙНА. А затем был следующий вражеский авианалёт в 9.15 - 9.20 утра, на этот раз на городские кварталы. По роковой случайности первая же бомба, упавшая на Житомир, угодила в только что открытый четверть часа назад первый в городе универсам "Люкс", заполненный до отказа первыми покупателями. Под развалинами нового здания погибло больше сотни мирных граждан…»

Каунас

Очень интересен рассказ артиллериста Виктора Петровича Лапаева (см. книгу Игоря Новожилова «Год рождения 1921»). Виктор Лапаев: «Я бы не сказал, что мы были «застигнуты врасплох». Двадцать первого вечером прибыли за Мариамполь, в шестидесяти километрах от границы. Легли спать. Я спал в маленькой палатке с сержантами Головиным и Клименко. Двадцать второго июня, где-то в половине четвертого мы проснулись от гула авиационных моторов. Мощный, прерывистый гул: У-у-у… Только рассветало, стоял туман. Я говорю: «Ребята, не наши самолеты». Слышим далекие взрывы. Это бомбили Каунас. Через полчаса нас подняли по тревоге. Выступает командир дивизиона капитан Потлань: «У многих из нас тревожное состояние. Это наша авиация проводит учения». И мы пошли по палаткам. Но уже не спали. В семь часов подъем. Я в трусах забежал в ручей по яйца и чищу зубы, полотенце на шее. Вдруг боевая тревога: «Та-та-та!» Оделся. На мне еще лычки младшего сержанта: приказ на младшего лейтенанта не пришел. Приехал майор, встал на зарядный ящик: «Фашистская Германия объявила нам войну». Нам выдали карабины, пополнили зарядные ящики бронебойными снарядами. У всех большой подъем – разгромим! Получили команду вернуться за Мариамполь и занять оборону по обе стороны дороги Пруссия – Каунас… Вечером 23-го получили приказ отойти за Каунас. Часов в десять-одиннадцать вечера шли через город. Немец освещал Каунас фосфорными ракетами. Народ молча стоял на тротуарах, многие трясли кулаками. Колонну обстреляли из пулемета. Сквозь тент убило одного бойца. Утром мы его хоронили. Потлань сказал: "Это первая жертва войны!"»

Стоит привести здесь же рассказ Лапаева о гибели его дивизии. Это ведь след 22 июня.

«Столпотворение… Командиры с руганью пробивают сквозь переправу свои части. У размётанных деревьев сидит группа из двенадцати-пятнадцати генералов. Растерянные, безучастные. На них никто не обращает внимания. Неделю назад даже один генерал производил сильное впечатление. По воде и берегу редко и мощно бьет немецкая дальнобойная артиллерия. Налетели немецкие самолеты. В двух местах разбили мост. Впервые видел воздушный бой. Один «мессер» против наших двух. «Мессер» сразу поджёг первый наш самолет, второй стал уходить вдоль реки. «Мессер» спикировал на него и сбил в воду. Это произвело тяжелое впечатление… Нигде не могу найти своих… Если бы Потлань не услал меня к пехоте, может быть, погиб бы и я.

Всё произошло так. После неудачи под Кормиловом дивизия стала отступать. Двигалась походной колонной, похоже, по той же дороге, что и наступала. Наш дивизион шёл в арьергарде (замыкая). Он был единственным на мехтяге. Немцы, видимо, это знали. В лесу, по обе стороны дороги, стояли их орудия. Они пропустили всю дивизию и прямой наводкой расстреляли дивизион. Ранило Потланя, убило Эфеста (командира батареи). Старшему политруку дивизиона Луценко оторвало ноги. Это был веснушчатый хохол, лет сорока. Ко мне относился, как к сыну. Луценко лежал у переправы на подводе, очень бледный: видно было, что потерял много крови. У нас было с ним тяжелое расставание. Он сказал мне на прощание: «Виктор, ты еще будешь жить, я умру». Я отошел и заплакал…» Потом был плен.

* * *

Заканчивалось выступление Вячеслава Михайловича Молотова бодро, твёрдо: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Да, правильно. Так было. Так и будет.