Русские журавли аварца Гамзатова

Побывав в минувшем году в Дагестане на XXXIII Международном Гамзатовском литературном фестивале «Дни Белых Журавлей», который всегда приурочен ко дню рождения поэта, свидетельствую, что сердечным преклонением перед Расулом проникнута вся дагестанская жизнь: и памятник поэту в Махачкале не один, и стихи его – на родном аварском и на русском – звучат повсеместно. Разумеется, и песни.

В этом году 8 сентября отмечается 97 лет со дня рождения Расула Гамзатовича, из них 17 поэт покоится на склоне горы Тарки-Тау близ столицы Дагестана Махачкалы – рядом с супругой Патимат.

Могила Расула Гамзватова

Если говорить о гамзатовских песнях, то нам напомнили в те дни и «Есть глаза у цветов…», которую исполнял в 1970-х ансамбль «Цветы» Стаса Намина на музыку Оскара Фельцмана, и «Исчезли солнечные дни…» на музыку Раймонда Паулса, хит Валерия Леонтьева и магомаевски-кобзонские «Разве тот мужчина», и «Берегите друзей», и другие.

К слову, «Есть глаза у цветов…» исполняли и Магомаев, и Лещенко, и в наши дни уроженец Запорожья Александр Панайотов, один из финалистов телепроекта Первого канала «Голос».

Вглядимся в замечательные лица наших соотечественников большой единой страны:

Все эти песни, разумеется, звучали и звучат на русском языке, в прекрасных авторизованных переводах мастеров, в первую очередь Якова Козловского и Наума Гребнева.

В нашем автобусе водитель каждое утро включал «триптих» знаменитых «Журавлей» композитора Яна Френкеля в исполнении Дмитрия Хворостовского, Муслима Магомаева, Марка Бернеса. И всегда это было впечатляюще – и у могилы поэта в поселке Тарки, и у Вечного огня, у памятника Неизвестному Солдату в Махачкале, и на серпантине аула Гуниб, где высоко в небеса «улетает» самый монументальный из всех клин «Белых журавлей».

Гуниб. Стела «Белые журавли»

Маленький аварский народ, живущий в горах юго-западного Дагестана, послал Расула Гамзатова в мир, чтобы высказать огромной стране и миру какие-то очень важные слова. Такое было дарование-поручение. Яблоко, как помним, от яблони падает недалеко, стихотворец Расул опирался на плечи своего отца, тоже народного дагестанского поэта Гамзата Цадаса. Аварский аул Цада подарил двух поэтов – отца и сына.

Расула уже нет на Земле, но почти в каждом из трёхсот миллионов граждан СССР была запечатлена и остаётся теперь его великая песня «Журавли». Ян Френкель окрылил стихи Расула, перед тем переведенные Наумом Гребневым, поэтом-фронтовиком, изрядно потрудившимся на ниве перенесения в русское культурное пространство также и произведений Гамзата Цадаса.

Памятник Р. Гамзатову у здания Русского театра в центре Махачкалы

Прекрасен памятник Расулу возле большого здания Русского театра в Махачкале, а у входа в Театр поэзии он стоит справа, а слева от крыльца – Пушкин. И два барельефа с портретами этих поэтов венчают фасад Театра поэзии, единственного в России. Можно удивиться, но только если не знать, с каким огромным пиететом в Дагестане относятся к поэтам, лучших из которых тут именуют народными. Их чествуют и при жизни, а по кончине ставят им памятники; памятников поэтам в Махачкале немало.

Русская речь в Махачкале везде звучит прекрасная, у молодёжи – без акцента, что свидетельствует, видимо, о понимании здесь роли русского языка как объединительного, как ракеты-носителя, выводящей языки малых народов на большую всероссийскую орбиту и далее. Не случайно в постсоветские годы, когда тиражи книг в одночасье упали с миллионов и сотен тысяч экземпляров просто до сотен, Расул Гамзатов сокрушался: «Я снова стал поэтом одного ущелья!» А ныне переводчики в Махачкале констатировали, что наиболее распространённый тираж переводных книг – всего лишь 300 экземпляров.      

Мне уже раз не приходилось высказываться, что пример Расула Гамзатова убедительно свидетельствует, сколь умножаются культуры, достигая порой кумулятивного, космического эффекта, когда взаимодействуют. Настаиваю: в советский период мы находили внятные формы и способы счастливого взаимообогащения народов. Можно скептически ухмыляться по поводу реальности или пропагандистского характера формулировки «единая общность – советский народ», однако песню «Журавли» создали аварец и три еврея (Гребнев, Френкель, Бернес), а в результате мы получили шедевр русской (если угодно, советской, что, на мой взгляд, в данном случае не меняет дела) культуры, отозвавшийся эмоционально-смысловым эхом во всём мире. Диву даёшься, сколь много сделали русские поэты-переводчики для того, чтобы поэты советских республик стали вровень с русскими отечественными классиками, да и европейскими.

Также замечу, что качество новейших переводов, на мой взгляд, уступает работам лучших переводчиков советского периода. В чём причина, можно дискутировать, но как одну из них отмечу, что в Советском Союзе дело переводов с языков народов СССР на русский было поставлено на мощный поток как интеллектуально-творческий, так и финансовый. Мы все это прекрасно помним. И лучшие поэты в этом участвовали (порой не скрывая тяжести этих трудов): Арсений Тарковский переводил туркменского классика Махтумкули и Семен Липкин – киргизский эпос «Манас», и Олег Чухонцев – современников…

В уникальном московском Литинституте было отделение национальных литератур. Которое закончил, к слову, преемник Гамзатова, аварский поэт Магомед Ахмедов, ныне глава Дагестанской писательской организации, устроитель гамзатовских праздников.

Мы и в горном ауле Гуниб возложили цветы к памятнику «Белые журавли». Именно этот монумент в возлюбленном Гамзатовым селении поэт выделял и сам, а также говорил, что Гуниб —  живая краса Дагестана, посвятил аулу множество стихотворений.

Гуниб. Митинг у стелы «Белые журавли»

* * *

Четыре строфы из шести изначальных остались в песне «Журавли», но строки этого произведения помнит любой наш современник, и всякий наш человек обязательно подпоёт:

Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.

Памятник Неизвестному Солдату в Луганске открыт в 2000 г.

«Не потому ли с кличем журавлиным от века речь аварская сходна?» – была такая строка в изначальном варианте стихотворения в гребневском переложении. И рифма в первой строфе поначалу была другой. Не памятная нам теперь «солдаты – когда-то», а «джигиты – убиты». Гамзатов пояснил: «Вместе с переводчиком мы сочли пожелания певца справедливыми, и вместо “джигиты” написали “солдаты”. Это как бы расширило адрес песни, придало ей общечеловеческое звучание».

Образ журавлей в стихотворении Гамзатова появился после посещения поэтом в 1965 году разбомблённого американской военщиной японского города Хиросимы, в котором аварец побывал у памятника девочке Садако Сасаки, поражённой лейкемией. Садако хотела сложить тысячу оригами – бумажных «журавликов», что, по поверью, должно было привести к исполнению желания, то есть исцелению.

Гамзатов писал потом:

«Стихи о девочке были написаны до “Журавлей”. Последние родились позже, но тоже в Хиросиме. А потом, уже у памятника японской девочке с белым журавлём, я видел впечатляющее зрелище – тысячи и тысячи женщин в белой одежде. Дело в том, что в трауре японки носят белое одеяние, а не чёрное, как у нас. Случилось так, что когда я стоял в толпе в центре человеческого горя, в небе появились вдруг настоящие журавли. Говорили, что они прилетели из Сибири. Их стая была небольшая, и в этой стае я заметил маленький промежуток. Журавли с нашей родины в японском небе, откуда в августе 1945 года американцы сбросили атомную бомбу!

И надо же было такому случиться: как раз в это же время мне вручили телеграмму из нашего посольства в Японии, в которой сообщалось о кончине моей матери. Я вылетел из Японии через Пакистан. … На всей воздушной трассе я думал о журавлях, о женщинах в белых одеяниях, о маме, о погибших двух братьях, о девяноста тысячах погибших дагестанцев, о двадцати миллионах (а теперь выясняется, что их значительно больше), не вернувшихся с войны, о погибшей девочке из Освенцима и её маленькой кукле, о своих журавлях. О многом думал… но мысли возвращались к белым журавлям…»

В «Журавлях» сошлось многое. Певец и актер Марк Бернес, по свидетельству биографов, уже неизлечимо больной, услышав музыку Френкеля и расплакавшись, торопился записать песню в предчувствии своего ухода. (И сам Френкель пел её замечательно.) Запись была для исполнителя весьма тяжела физически и стала последней песней его жизни. Так своей судьбой Бернес закольцевал две великих русских песни: «Враги сожгли родную хату» Михаила Исаковского (муз. Матвея Блантера) и гамзатовские «Журавли»; вместив в это кольцо и другое важное для нас – скажем, песни «Тёмная ночь», «Серёжка с Малой Бронной и Витька с Моховой…».

Расул не раз подчеркивал, что текст посвящён павшим в Великой Отечественной.

«По мотивам песни сняты картины, воздвигнуты памятники, – делился в 1990-м поэт с читателями своими размышлениями и впечатлениями. – Их десятки – в России и на Украине, в Узбекистане и на Алтае, в горах Кавказа и в аулах Дагестана… у подножия памятников горит Вечный огонь – сердце павших, а на самой вершине журавлиного клина – душа павших. Ежегодно 22 июня, в день начала войны, 9 мая, в День Победы, 6 августа, в день атомной катастрофы в Хиросиме, люди собираются почтить память погибших. Песни, как люди, приходят и уходят. У “Журавлей” особая судьба: одних они провожают, других встречают. Они не ищут тёплых краев, не портятся от повторения, а те, кто не поёт, хранят их в душе как молитву».

Это сочинение в самом деле имеет молитвенный характер. И мы уже знаем, что, опираясь на общую человеческую память, кровью и болью связанную с нашей Великой войной, песня «Журавли» стала частью и нашего общенационального духовного кода – своим философским лиризмом, размышлением о частной человеческой судьбе, а также о судьбе Отечества.

Вот ещё воспоминание Гамзатова, тоже сегодня весьма нужное нам:

«Это было во время афганских событий. Я сидел в кругу друзей в ресторане в Москве. Мне принесли записку от незнакомых людей с другого стола, в которой они спрашивали, не собираюсь ли я написать “Журавлей” о наших погибших парнях в войне на афганской земле? Я ответил, что мои “Журавли” и о них, хотя написаны раньше, что и их имена теперь звучат в голосах моих птиц. Белые журавли летят во все континенты и выкликивают имена погибших. Их можно встретить и у нас в республиках, и в Азербайджане, в Армении, в Грузии, в Литве, в Фергане, в Ливане, в Палестине, в Чили, в Никарагуа, в Анголе, в Кувейте, в Ираке, в Иране — во всех странах. Но это не значит, что “Журавли” не останутся песней, посвящённой погибшим на полях Отечественной войны. В журавлином клине найдется промежуток малый для каждого из нас».

Памятник в Лос-Анджелесе в честь советских воинов, погибших во время Великой Отечественной войны, открыт 8 мая 2005 г.

Песня вышла за рамки аула Цада Хунзахского района Дагестана и разлилась по планете.

Но её русский текст, понятный людям, живущим на территории одной шестой части земной суши, продолжает и теперь скреплять нас в непостижимое уму целое, даже спустя тридцать лет раздора, которому мы преступно поддались и предались. Верю: мы остаёмся людьми, в том числе, пока помним и поём великие стихи аварца Расула на русском языке. И сегодня, как и всегда, только русский язык способен вывести голоса наших малых и немалых народов на многолюдное пространство.

Образ гамзатовских журавлей живёт. Весьма впечатляюще он воплощён во Ржевском мемориале Советскому Солдату, открытом 30 июня сего года президентами В. Путиным и А. Лукашенко в честь 75-летия Великой Победы.

Открытие мемориала во Ржеве. Фото Г. Сысоева

Репортажные фото — автора