Станислав Ежи Лец: Некролог был бы лучшей визитной карточкой

Его афоризмы стали всемирным достоянием. Удивительная совокупность особенностей ума: острота, точность, образность мышления, лаконизм, речевой дар – сделали его одним из самых цитируемых авторов в мире, «последним классиком афоризма», «гением сатирической метафоры».

Действительно: мы любим обходиться чужими сентенциями, не имея своих дарований к их производству. Это — Станислав Ежи Лец, сын австрийского барона Бенона де Туш-Летца, родившийся в марте 1909 года, за пять лет до начала первой мировой войны, в старом русском городе Львове, тогда находившемся в составе Австро-Венгерской империи и называвшемся Лембергом.

Лец говорил: «Что именно я пишу: афоризмы, пустяки, лирику или сатиру? Да нет, я пишу самого себя и свой дневник». Он записывал свои мысли везде: в кафе, трамваях, на улицах. Короче говоря, его литературный процесс шел непрерывно. Это и есть графомания, творческая словесная одержимость. Многие ей заражены, но такие феерические результаты, как у Леца, достигаются далеко не всеми.

Итак, Станислав Ежи Лец своими репликами — краткими, чаще всего в одно предложение — вошел в мировые классики, наряду с выдающимися мыслителями древности или эпохи Просвещения. Кажется, его сентенции просятся порою на скрижали. Ну, например: «Будь осторожен! Не попади под чужое колесо фортуны», «Будь альтруистом, уважай эгоизм других!», «Неграмотные вынуждены диктовать», «Иногда я перестаю верить в синеву небес: мне кажется, что это пространство, идеально покрытое синяками», «Безбожники — это верующие, которые не желают быть ими».

А вот и политическое, непреходяще-актуальное, памятное не только для ХХ века: «Были две возможности: либо встать на их платформу, либо повиснуть над ней». И это: «А может быть стены Иерихона пали просто потому, что в городе слишком сильно дули в фанфары».
Более известное: «Ну, допустим, пробьешь ты головой стену. И что ты будешь делать в соседней камере?»

Перекликается с гениальной русской репликой Козьмы Пруткова «Не ходи по косогору, сапоги стопчешь» или, по полезности совета, «Заезжая в Кострому, заходи справа по одному».

А это тоже из непреходящего, будто о нашей жизни: «Вот страж закона — охраняет его так идеально, что никто не может воспользоваться». «Власть чаще переходит из рук в руки, чем из головы в голову». Или философическое: «Иногда жесткая позиция является следствием паралича».

Экстраполируем мысли Ежи Леца на современные информационные войны: «Для старого Рокфеллера издавали специальную газету, заполненную вымышленными новостями. Некоторые страны в состоянии издавать такие газеты не только для миллиардеров, но для всего населения».
И это уж совсем про нас: «Демонтируя памятники, не трогайте постаментов. Они еще могут пригодиться».

Автор пропустил, словно через свое сознание нервные огни ХХ века, пытаясь защититься от невыносимого трагизма юмором и краткими, как вспышка, высказываниями, порой парадоксальными, заставляющими нас сначала замолчать, потом засмеяться, потом задуматься, если не заплакать.

«"Выше голову!" — сказал палач, одевая петлю».
«"Из одного креста можно было бы сделать две виселицы", — с презрением сказал специалист».
«Во время пыток постоянно щипал себя. "Почему?" — спросил выведенный из себя палач. "Проверяю, не кошмарный ли это сон?"»
Смешно? Да. Но и страшно ведь.

Кто-то хорошо назвал афоризмы Леца уникальным противоядием в борьбе со страхом.

Тогда примите вот это, для самосовершенствования: «Даже из мечты можно сварить варенье, если добавить фруктов и сахару». «Будь у меня сила воли побольше, я бы сумел пересилить ее». «Аппетит приходит во время еды, но не уходит во время голода». И сюда же: «В борьбе между сердцем и головой в конце концов побеждает желудок».

Можно хохотать, а потом ломать голову: «Толстяки живут меньше. Но едят дольше».

Полагают, что Лец создал самую необычную хронику — вне времени. Общечеловеческий кодекс чести. «Я не принадлежу к тем, кто, почитая Крест, не видит на нем человека».

Его отец умер, когда сыну было четыре года. Сообщается, что «воспитанием и образованием мальчика занялась мать, Аделя Сафрин, происходившая из польско-еврейской семьи, в которой превыше всего ценились образованность и культура. Польская, немецко-австрийская и еврейская составляющие его личности на разных этапах жизненного пути то гармонировали друг с другом, то вступали в мучительное противоречие.

По биографии Ежи Леца видно, что это был человек свободолюбивый и перпендикулярный основному потоку. Трудно сказать, что тут шло от самолюбия, а что от глубокой, чуть ли не врожденной аристократической убежденности права всякой личности оставаться собой, даже если большинство считает иначе. Первая его жена вспоминала, что в юности, вопреки роскоши, которая Станислава окружала в семье, он был социалистом. А в оккупированной нацистами Польше — коммунистом. В советском Львове писал стихи на немецком. А в Народной Польше не делал секрета из своего баронского титула и даже настаивал на нем при регистрации в официальных документах. Почти всю жизнь держал над столом портрет императора Франца-Иосифа и носил золотые запонки с государственной эмблемой Австро-Венгрии.

Станислав Лец закончил евангелическую школу во Львове отошедшем тогда к Польше, отколовшейся от Российской Империи, там же в университете Яна Казимира изучал юриспруденцию и полонистику.

Как и все литераторы, Лец начинал со стихов.

Трель соловья сотрясает, как прежде, дуброву.
Может быть, сойкам, дроздам неприятно его словоблудье?
Знаю одно лишь, что телом становится слово,
коль им обменяются люди.

Уже в первом его сборнике стихов «Цвета́» (Львов, 1933 год), наметился лапидарный стиль литератора, в нем были опубликованы фрашки Леца — это такой жанр старой польской стихотворной миниатюры.

Всяк тем живет, что рок ему принес:
Один кропает стих, другой — донос.
А если два таланта есть в руках,
То можно накропать донос в стихах.

Переехав в Варшаву, он стал автором разных литературных и сатирических журналов. В 1936 году открыл литературное кабаре «Театр Пересмешников», или «Театр огольцов». «Наш маленький театрик дал всего восемь представлений, — писал Лец. — Тогдашние власти выдумывали самые невообразимые предлоги, чтобы его закрывать. … Потому что в глазах властей мы неизменно представляли какую-то опасность. Литературное руководство театром я осуществлял совместно с Леоном Пастернаком, мы писали также тексты песен, эстрадные монологи, скетчи, комментирующие актуальные события. Актерами были студенты и безработные рабочие».

Закрытие театра предопределило также участие Леца во Львовском антифашистском конгрессе деятелей культуры. Более того, сатирику пришлось бежать в Румынию, чтобы не оказаться арестованным. По возвращении барон даже крестьянствовал у себя в Подолье, поработал по юридической части (в адвокатской конторе). Накануне второй мировой войны, можно сказать, второй войны его жизни, Ежи Лец в Варшаве подготовил к изданию свой четвертый сборник стихов и фрашек.

Показательны краткие строки автобиографии писателя: «Пору оккупации я прожил во всех тех формах, какие допускало то время. 1939—1941 гг. я провел во Львове, 1941—1943 гг. — в концлагере под Тернополем. В 1943 году, в июле, с места предстоявшего мне расстрела я сбежал в Варшаву, где работал в конспирации редактором военных газет Гвардии Людовой и Армии Людовой на левом и правом берегах Вислы. Потом ушел к партизанам, сражавшимся в Люблинском воеводстве, после чего воевал в рядах регулярной армии».

В лагерь он попал, понятное дело, за свой активный антифашизм. Бежал оттуда в самодельном гробу. Был пойман, физически наказан, однако расстрел его по воле судеб откладывался, Лец не стал искушать судьбу и снова бежал, и снова был пойман.

Дальше лирика и фрашки, можно образно сказать, заканчиваются. В том смысле, что перед расстрелом Станислава заставили рыть могилу, однако он лопатой убил охранявшего его эсэсовца и, переодевшись в его форму, пользуясь своим великолепным немецким, пересек почти всю Польшу. В Варшаве стал сотрудничать с подпольщиками: редактировал газету «Солдат в бою», а на правом берегу Вислы — «Свободный народ», где печатал и собственные поэтические произведения.

Довелось повоевать Лецу, не только словом, но и оружием. В 1944 году, сражаясь в рядах первого батальона Армии Людовой, Станислав Ежи Лец скрывался в парчевских лесах и участвовал в крупном бою под Рембловом. После освобождения Люблина вступил в армию Войска Польского в звании майора. За участие в войне получил Кавалерский Крест ордена «Возрожденная Польша».

Интересно читать иные афоризмы Леца как бы в подложке к его биографии, связанной с историей ХХ века. «А вдруг за то, что я не верю в существование души, у меня ее нет?», «А вдруг все мы только чье-то воспоминание?»

После разгрома фашизма и освобождения Польши Ежи Лец жил в Лодзи, издавал журнал «Шпилька», снова стал выпускать книги: военных стихов «Полевой блокнот» и сатирических стихов и фрашек «Прогулка циника», «Жизнь — это фрашка», «Новые стихи».

Поработал в Вене, городе своего детства, в роли атташе по вопросам культуры политической миссии Польской Республики. Оттуда в 1950 году после немалых колебаний уехал в Израиль, где скитался по библейским местам, потом по Ближнему Востоку. Итогом его израильского периода считают «Иерусалимскую рукопись», в которой есть такие проникновенные строки:

Туда, на север дальний, где некогда лежал я в колыбели,
Туда стремлюсь теперь, чтоб там же и отпели...

И он вернулся! Спустя два года. В Польшу. Однако публиковать оригинальные сочинения ему запретили, и тогда он, как нам знакомо и по судьбам лучших советских поэтов — С. Липкина, Арс. Тарковского, О. Чухонцева и многих других, вынужден был свое дарование и знание языков отдать переводу, пожалуй, самому трудному и выматывающему литературному труду. Ежи Лец переводил с немецкого на польский язык произведения Гете, Гейне, Брехта, а также русских, украинских и белорусских авторов.

Принесшая Лецу мировую славу книга «Непричесанные мысли» вышла в период так называемой «польской весны» 1957 года. Ее издали затем в США, многих странах Западной Европы. Афоризмы Станислава Ежи Леца зазвучали из уст крупнейших политиков мира, даже на заседаниях ООН.

В СССР часть «непричесанных мыслей» появилась в журнале «Иностранная литература» в 1965 году, а со сцены прозвучали в спектакле «Без цилиндра» Московского Нового театра Миниатюр в 1968 году. Руководил тогда театром сатирик Владимир Поляков, а постановку осуществил Андрей Гончаров.

Скончался Станислав Ежи Лец 7 мая 1966 года в Варшаве, после тяжелой болезни.

Прочитаем в память о мыслителе еще несколько его афоризмов, не откажем себе в удовольствии:

«“Я слышал, что мир прекрасен”, - сказал слепой. “Кажется”, - ответил зрячий».
«А может быть, счастье скрывается под каким-нибудь псевдонимом?»
«Если видишь человека насквозь - знаешь, кто за ним стоит».
«За кого выдать свободу, чтобы не была бесплодна?»

А вот — остроумная и актуальная сентенция Леца о нашей образованщине:

«Безграмотные вынуждены диктовать».
«В нем ощущается какая-то огромная пустота, до краев наполненная эрудицией».

И в завершение — о совсем недавних событиях из нашей жизни:
Бывает, что наказание порождает вину.
В борьбе идей гибнут люди.
В одних религиях почитают мучеников, в других - палачей.