«Осуждённым к смертной казни и политической смерти экзекуцию не чинить»

В 1764 году в Милане вышла книга «О преступлениях и наказаниях», которую написал Чезаре Беккариа – потомок древнего рода итальянских патрициев, мыслитель, юрист, правовед, публицист и общественный деятель.

В его обстоятельном трактате впервые на Западе был чётко поставлен вопрос о неправомерности применения смертной казни.

Автор не скрывал, что свои гуманистические идеи он почерпнул в деяниях Елизаветы Петровны, «императрицы Московии, подавшей отцам народов знаменитый пример, равный по меньшей мере многим победам, купленным кровью сынов Отечества». Ведь самодержица Всероссийская, о которой он отзывался с нескрываемым восхищением, более чем за 20 лет до написания его книги «с лёгкостью воплотила мечту философа, о которой Европа ещё только начинала рассуждать».

Сочинение Чезаре Беккариа было сразу же переведено на все основные европейские языки*, имело «огромный резонанс», «оказало сильное влияние на умы общественности и государственных деятелей того времени», однако в практическом плане лишь Великий герцог Тосканы Пьетро Леопольдо I** проникся идеями Беккариа, и 30 ноября 1786 года отменил на территории своего крошечного государства смертную казнь, повелев уничтожить все орудия казни (впервые в европейской истории).

Страстным поклонником гуманистических идеалов Беккариа объявлял себя Максимильен Робеспьер, что вполне совпадало с его профессией адвоката, один из будущих лидеров Великой французской революции. Правда, в этом качестве «защитник» (одно из значений слова «адвокат») немало сделал для развязывания революционного террора, унесшего жизни «минимум 200 и максимум 300 тысяч человек» (французский историк Патрис Генифе).

Казнить такое количество людей в короткие сроки были физически неспособны те несколько палачей, которыми располагал прежний режим короля Людовика XVI, объявленный преступным: ему, и его супруге королеве Марии-Антуанетте тоже были вынесены смертные приговора. Выход был найден в механизации процесса, а именно применении известного с XIV века орудия смерти под названием «Шотландская дева».

Французы сделали ему апгрейд, то есть усовершенствовали, и под названием «гильотина», или же «французская национальная бритва», она с 25 апреля 1792 года (первое применение) до 10 сентября 1977 года (последнее, казнённого звали Хамид Джандуби), то есть за без малого двести лет, унесла жизни ещё как минимум 50 тысяч человек.

Декапитация (обезглавливание при помощи гильотины) не требовало от палача квалификации, как при ранее совершавшихся методах казни, как-то: сожжение на костре, повешение, четвертование. Ввиду чего получила широкое распространение в Европе и мире, достигнув даже Японии. Была «проявлением демократии», ибо уравнивала аристократа и простолюдина.

Установленная на Гревской площади, традиционном месте казни, она поначалу не произвела впечатления на парижан (ввиду эффективности), акт лишения жизни человека происходил слишком быстро. Отношение изменила массовость применения. Теперь горожане часами могли торчать на пляс де Грев, приходя сюда с корзинками со снедью и детьми: головы сыпались из-под ножа, как кочаны капусты, кровь лилась ручьями, многие обильно смачивали ею лоскуты ткани для оккультных обрядов.

Напомним: всё это происходило в то время, когда в России уже более полувека действовал де-факто мораторий на применение смертной казни к осуждённым, введённый (впервые в мире) императрицей Елизаветой Петровной сразу же после восшествия на престол 25 ноября 1741 года, ни разу не нарушенный ею самой и ставший правилом, которого в общих чертах неукоснительно придерживались все последующие российские венценосцы.

Почему так? Ответ следует искать в нашей истории. «Русская правда», древнейший русский правовой кодекс 1016 года, не содержит ни одной нормы применения смертной казни ни за какое преступление, только денежные штрафы (виры). Допуская, правда, кровную месть, но здесь ничего нельзя было поделать, ибо по известной сентенции, «обычай старее закона».

«Русская правда» сохраняла своё значение до XV-XVI веков, пять столетий, когда её сменили «Судебники» – 1497-го, 1550-го, 1589-го и 1649 годов (последний из которых действовал, кстати говоря, почти 200 лет, до 1832 года). Но санкция на применение смертной казни появляется несколько ранее: в так называемой Двинской уставной грамоте 1397 года, юридически оформившей вхождение Двинской земли в состав Русского государства, и в одном-единственном случае: за кражу, совершённую в третий раз.

Убить кого-то даже за убийство опасались из-за возможной судебной ошибки, памятуя заповедь Владимира Мономаха: «Не убивайте, не повелевайте убивать, даже если кто и будет повинен в чьей-то смерти».

В первом из упомянутых «Судебников», великого князя московского Ивана III Васильевича, «высшая мера» была предусмотрена уже в десятке случаев: могли казнить смертью за разбой, убийство, кражу (повторную), клевету, измену, святотатство, поджог, государственные и церковные преступления.

Тем не менее, посол короля Германии, будущего императора Священной Римской империи Максимилиана I Сигизмунд фон Герберштейн в своих «Записках о Московии» изумлялся, сколь мало казнят в столице Русского государства. Что нетрудно понять, сопоставив с деяниями «святой инквизиции», из-за чего на кострах и иных средствах уничтожения погибло свыше трехсот тысяч человек (больше убила только чума), с действиями любого европейского короля и даже простого феодала, считавших себя полноправными властителями жизни и смерти людей, коими владели.

От «Судебника» к «Судебнику» возрастало количество преступлений, в качестве меры наказания за которые предусматривалась смертная казнь.

Пик был достигнут в царствование Петра I, «Воинский Артикул» которого предполагал применение смертной казни аж в 123 случаях. Реально же смертная казнь применялась только за мятеж, убийство и измену. В остальных случаях применялись телесные наказания, ссылка на каторгу (как на срок, так и навечно) и клеймление: на лбу и на щеках выжигалось, по букве, слово «ВОР», откуда и выражения «несмываемый позор», «на лбу написано», «клейма негде ставить».

В правление царя-реформатора возникает и понятие «политическая смерть», связанная с т.н. «казусом Шафирова». Этот ближайший сподвижник государя, в ряде случаев действительно оказавший немало полезных услуг ему, и государству, в то же время проворовался без меры, что не могло оставаться безнаказанным в силу оглашённого принципа: вор должен быть повешен, если украденное им превышает стоимость верёвки для его казни.

Барон П.П. Шафиров прикарманил много больше, а когда с его гешефтами, по приказу царя, попытались разобраться сенаторы, учинил скандал и оказал неповиновение. Царя Петра возмутило игнорирование им государственных указов, и осквернение «чести судебного места надменной бранью».

Признанный виновным, Шафиров был торжественно лишён голубой ленты (ордена святого Андрея Первозванного), шпаги (дворянства) и приговорён к отсечению головы. Саму казнь назначили на 15 февраля 1723 года.

К месту её совершения виновного привезли на простых санях. Прочли приговор, сняли парик, старую шубу и возвели на эшафот, где поставили на колена и положили голову на плаху. Палач взмахнул большим топором, но ударил не по шее казнимого, а мимо, по плахе. После чего кабинет-секретарь Макаров от имени императора объявил, что «преступнику во уважение его заслуг даруется жизнь».

Тягостной эквилибристикой вопроса жизни и смерти были потрясены как сам помилованный, так и все, кто окружал место казни, не исключая и самого царя: «Государь же был очень мрачен, никого не принимал, скрылся в одной из комнат и даже обедал один». Таков был первый случай «политической смерти», или казни, зафиксированный в русском законодательстве.

Впоследствии приём был неоднократно повторён, самый известный случай – казнь членов кружка петрашевцев 22 декабря 1849 года, среди которых был и писатель Ф.М. Достоевский. Расстрел им в последнюю минуту заменили на каторгу. В ожидании экзекуции один из приговорённых (Григорьев) сошёл с ума, а Фёдор Михайлович испытал сильнейшее потрясение, из-за чего ему и открылись впоследствии самые потаённые глубины человеческой души.

Пётр Великий положил начало и традиции массовых помилований. В предчувствии своей смерти он повелел, указами от 26 и 27 января 1725 года (скончался уже на следующий день), освободить всех колодников, кроме убийц и грабителей, чтобы они молились Богу об облегчении скорби Его Величества. Число амнистированных неизвестно, но это наверняка несколько тысяч людей (только в Рогервике близ Санкт-Петербурга с каторги на волю ушло 2,5 тысяч человек), но были и другие места исполнения наказаний.

В следующее продолжительное царствование, императрицы Анны Иоанновны, применение смертной казни значительно снизилось, а с приходом к власти Елизаветы Петровны вовсе сошло на нет.

Примечательно, что для этого ей не потребовалось ни издавать манифестов, ни тем более изменять законодательство. Нормы применения «высшей меры» при ней оставались в неприкосновенности, как бы для острастки лихим людям. Однако всякий приговор к смертной казни и политической смерти, принимаемый даже в самой отдалённой провинции, она потребовала присылать ей на высочайшую конфирмацию. И за 20 лет правления не утвердила ни одного!

Следует отметить, что и в то время общество, включая высшие его слои, было разделено на сторонников и противников применения смертной казни. Императрица стоически выдерживала нападки последних из них, в принципе резонно утверждавших, что содержание приговорённых к смертной казни, но не казнимых, слишком дорого обходится «бюджету».

Отвечала уклончиво, требуя дополнительных разъяснений, уточнений, нахождения более точных формулировок (особенно в вопросах «политической смерти»), не забывая всякий раз напоминать, что без её одобрения «Осуждённым к смертной казни и политической смерти экзекуцию не чинить» (строчка из указа, вынесенная нами в заголовок).

Уходя из жизни, в подражание поступку своего отца, объявила широкую амнистию заключённым (более чем 17 тысячам из 24 тысяч содержавшихся под стражей по всей стране).

Взошедшая на престол Всероссийский 28 июня 1762 года императрица Екатерина II вновь-таки де-факто подтвердила мораторий на смертную казнь, введённый «бабкой Нашей Елизаветой»: в её царствование казнили только за государственные преступления (Емельян Пугачёв, поручик Мирович).

И в том, и в другом случае к месту публичной казни людей пришлось сгонять чуть ли не силой: в России уже сформировались два поколения людей, не видевших эшафота. В этом, в народном нравственном воспитании, историк С.М. Соловьёв видел главную заслугу Елизаветы Петровны, заставившую отвыкнуть обывателей от ужасного зрелища смертной казни. До чего странам Запада, как мы теперь знаем, было тогда ещё очень и очень далеко. 

* В России трактат Беккариа был переведен повелением императрицы Екатерины II, послужил источником некоторых её инициатив в области уголовного законодательства. Впервые издан в Харькове в 1889 году.
** Будущий император Священной Римской империи Леопольд II. В этом качестве идеями избыточного гуманизма не страдал.

Заглавная иллюстрация: портрет императрицы Елизаветы Петровны. Художник Луи Токке