Осень в Балаклаве (II)
4. Крепости земные и небесные
При взгляде с гор балаклавская бухта – как огромное увеличительное стекло, через которое можно глянуть окрест.
Что остаётся на лице земли от ушедших цивилизаций?..
Ну да, руины фортификационных сооружений, превращённые в музей.
С одной стороны балаклавской бухты – развалины башен генуэзской крепости Чембало, заложенной в 1357 году, с другой – разорённый объект ГТС № 825, сооружённый в 1953-1963 годы.
Турки, захватившие Чембало в 1474 году, переименовали крепость в Балык-Юве (отсюда и современное название, в переводе – Рыбье гнездо), отремонтировали крепость. Они «пришли всерьёз и надолго». Через триста лет Россия «подвинула» агрессивного соседа за море. Первая русская военная база на Чёрном море была устроена именно в Балаклаве за 10 лет до основания Севастополя, в 1773 году… Независимая Украина, получив в собственность в 1994 году уникальную подземную крепость ГТС № 825, неизвестную разведке НАТО (внутри горы – город, площадью 10 кв. км, туннель для субмарин, длинной 608 м), отдала её мародёрам на разграбление, те вывозили металл в течение десяти лет, пост МВД был выставлен лишь в 2004 году.
Но есть в Балаклаве и живой свидетель древней старины, соединивший собой все времена. Это храм Святых Двенадцати Апостолов. По некоторым данным, церковь с таким названием была основана генуэзским консулом при закладке крепости. При реставрации была обнажена закладная доска с текстом, звучащим ныне поэтически: «1357, в день сентября, начата эта постройка во время управления скромного мужа Симоно-де-Орто, консула и кастеляна». Турки, захватив у генуэзцев Чембало в 1474 году, переделали церковь в мечеть. После присоединения Крыма к России, храм освятили во славу святителя Николая. Во время Крымской войны храм разрушался, в 1875 году восстановлен. После советской власти от сооружения остались часовня и часть апсиды. В 1989 году храм начал восстанавливаться трудами первого настоятеля о. Александра Половецкого (1955-1996), который в монашестве примет имя Августин. Архимандрит Августин известен Крыму и православному миру как подвижник благочестия конца ХХ века. За семь лет отпущенного ему служения он возобновил два монастыря – Инкерманский Свято-Климентовский и Балаклавский Свято-Георгиевский, Преображенский скит и три храма. Первый из них – храм Святых Двенадцати Апостолов.
5. У каждого века своя битва за Севастополь
Не удивительно, на конференции «Осень в Балаклаве» прозвучала и тема возрождения утраченного. Севастопольская учительница Ольга Паневина рассказала об истории своей школы. Открытие школы, произошедшее в 1905 году, в год 50-летия окончания Первой обороны Севастополя, непосредственно связано с историей строительства Свято-Вознесенского храма на Северной стороне. Ольга Олеговна рассказала, как в детстве была озадачена каменными ступенями, увиденными неподалёку от школы, ступенями, которые ведут как бы ниоткуда в никуда. Позже открылось: эти ступени – всё, что осталось от Вознесенского храма, который когда-то был возведён в честь славного спасения русской армии при переправе по понтонному бревенчатому мосту с Южной стороны на Северную. Рассказала и о том, как уже в наш век выпускник её школы Борис Кравец, став священником, взялся – по благословению владыки Лазаря, митрополита Симферопольского и Крымского – за восстановление храма-памятника.
В связи с общей темой конференции литературное краеведение в докладе О. Паневиной более чем уместно прозвучали имена писателей – С.Н. Сергеева-Ценского и Л.Н.Толстого. Грандиозному историческому событию, во время которого никто из огромной отступающей армии не пострадал, посвящена Седьмая глава эпопеи Сергеева-Ценского «Севастопольская страда».
Новый век заслоняет удаляющиеся события. Но мы забыть Севастополь тех дней сможем, лишь забыв русский язык. Тогда и сердце не сожмётся, да и читать не станем: «Светящиеся снаряды, пущенные с неприятельских батарей, дали знать интервентам, что гарнизон отступает по большому мосту через рейд, и поднялась учащенная стрельба, но мост почему-то оставался неуязвимым: ядра и бомбы давали то перелеты, то недолеты, и гранаты рвались над водой... …шли целую ночь солдаты многих полков - целая армия, отнюдь не побежденная и все-таки отступающая…» Ни один снаряд не попал! А там, сзади, за их спинами остались «укрепления, на сажень в глубину пропитанные кровью павших на них товарищей и через это ставшие святынею русского народа».
Это пролившаяся в землю кровь – кровь наших предков.
Увидеть ту ночь с 27 на 28 августа 1855 года можно теперь лишь сквозь строчки Ценского: «Толпились около пристани и обыватели с узлами, те самые бесстрашные матроски, которые поили водой солдат на третьем бастионе и на Малаховом; они теперь тоже покидали Севастополь, который уже горел подожженный не чужими бомбами и ракетами, а своими серняками, в котором на бастионах то здесь, то там оглушительно взрывались пороховые погреба, держа противника в отдалении, называемом почтительным...» Действительно, трудно удержаться, чтобы и ещё фрагмент не процитировать. Без слёз этого читать нельзя: «Последним переправился на тот берег, к Михайловскому форту, Одесский полк, занимавший баррикады на Корабельной, - это было уже в седьмом часу утра, - а перед ним прошёл через мост Тобольский полк, простоявший всю ночь на баррикадах Южной стороны, исполняя личный приказ Горчакова не пропускать противника, хотя бы всем пришлось умереть на этом месте».
Это были спасены наши предки.
Л.Н. Толстой в «Севастопольских рассказах» вспоминает переправу так: «Выходя на ту сторону моста, почти каждый солдат снимал шапку и крестился. Но за этим чувством было другое, тяжелое, сосущее и более глубокое чувство: это было чувство, как будто похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам».
Не сложно представить себе урок севастополеведения, проведённый на Северной у нынешнего причала: стоят школьники лицом к Рейду и вдруг начинают видеть Рейд глазами Толстого, глазами отступившей армии.
6. Мозаика литературного краеведения
Выступления севастопольских педагогов на конференции так или иначе были связаны с героической историей великого города. Показался изумительно интересным опыт одной из школ, о котором поведала другая севастопольская учительница – Галина Макарова. На уроках севастополеведения, литературного краеведения неизгладимое впечатление произвела тема «Севастополь на карте мира». Учителя показали: на плане существует не менее 130 городов, чья топонимика связана с Севастополем. Любопытно обилие севастопольских названий на карте Австралии, которая осваивалась английскими переселенцами «параллельно» с ходом Крымской войны.
Другое направление работы по севастополеведению – экскурсии по историческим местам… с пластиковыми мешками. Мешки – для сбора мусора. Г.Макарова рассказала, что ни разу никто из школьников от такого рода экскурсий не отказался. Действительно, ученик, потрудившийся так, в будущем скорее проглотит бумажку, нежели бросит её на землю. Поведала учительница и о ближайших планах: очистить от мусора легендарную Девятнадцатую батарею, которая утопает в мусоре. А под ней – дети помнят – земля на сажень в глубину пропитана кровью. Сажень – это поболее двух метров.
Третье направление на уроках литературного краеведения – подготовка детей к практической жизни, дети учатся самостоятельно проводить экскурсии.
Гость из Москвы, директор Фонда содействия гуманитарному сотрудничеству «Русское единство», Владимир Ильич Максименко в выступлении, кратко рассказав о Фонде, заметил, что литературное краеведение, воспитывающее интерес и любовь к малой родине, растит в человеческих душах интерес и любовь к общей великой родине.
Председатель правления Всеукраинской общественной организации «Русская школа» Александр Николаевич Кондряков в своём выступлении на круглом столе поведал об организованной им экспедиции по маршруту похода князя Игоря. «Плыли на плоту, держа в руках текст «Слова о Полку Игореве». Всё узнаваемо… Такое впечатление, что князь – вчера там прошёл… Места совершенно безлюдные, не тронутые прогрессом. В деревнях люди говорят на том самом языке, на котором написано «Слово»… Место проведения каждой конференции во многом определяет её тематику: «Ахматова в Крыму», «Бунин», «Куприн»… Кто-то берётся утверждать, что их творчество для Украины – иностранная литература? Здравый смысл, как и литературное краеведение, не оставляют камня на камне от этого дикого утверждения: родная литература», - говорит Кондряков.
7. Куприн
Александр Иванович Куприн – певец Балаклавы, автор «Лисригонов». Он на набережной – в бронзе, его именем названа улица и библиотека, есть мемориальная доска. В Балаклаве Куприн прожил в общей сложности несколько месяцев. Хотел дом построить. Не сложилось.
Его революционная ярость при написании статьи о гибели взбунтовавшегося крейсера «Очаков» теперь не многим, заглянувшим в будущее, близка. Его послереволюционное бесплодное эмигранство, как и его возвращение на родину в полубезумном состоянии, вызывают сочувствие.
Экскурсоводы пересказывают анекдот. Якобы как-то выпив изрядно с балаклавскими рыбаками, Куприн отправил государю Николаю II телеграмму: «Балаклава объявляет себя свободным торговым греческим городом!» На это будто бы ответил премьер-министр П.А. Столыпин: «Телеграмму получил. Когда пьешь – закусывай». О том, что Куприн умер от рака языка, экскурсоводы туристам не рассказывают.
Вольно или невольно мы сравниваем Балаклаву нынешнюю с Балаклавой Куприна, Балаклавой вековой давности.
«Нигде во всей России, - а я порядочно её изъездил по всем направлениям, - пишет Куприн, - нигде я не слушал такой глубокой, полной, совершенной тишины, как в Балаклаве».
В октябре 2009 года, увы, этого совсем нет. Тишину, хоть и в воскресный день, здесь размалывают стальные мельницы, добывающие из горы мраморный известняк для металлургической промышленности. Карьер – на горе, виднеются жёлтые отвалы. Прямо над городом. Грохот – словно б там движется нескончаемый железнодорожный состав. Идёт и идёт, идёт и идёт… Как к этому относятся горожане? Говорят, с пониманием: рабочие места.
«В Балаклаве конец сентября просто очарователен, - пишет Куприн. – Вода в заливе похолодела; дни стоят ясные, тихие, с чудесной свежестью и крепким морским запахом по утрам…»
Всё похоже: дни ясные и тихие; морской запах…
Куприн обожает «листригонов», простодушных местных жителей, и явно недолюбливает курортников: «Последние курортные гости потянулись в Севастополь со своими узлами, чемоданами, корзинами, баулами, золотушными детьми и декадентскими девицами». Они у него «шумные, больные, эгоистичные, праздные и вздорные». Как и тогда, так и теперь – курортники уже разъехались. А гостям, прибывшим на конференцию из дождливого Киева, вода в бухте для купания кажется вполне комфортной: 20-23 градуса!..
Ранним утром можно увидеть, как на набережной собираются бригады рыбаков. Пожалуй, точно, как и сто лет назад. Вот атаман – очень высокий пожилой человек спокойно рассказывает и показывает широкими своими ладонями, как нужно ставить сети: «…а если так, то рыба ловиться будет, но…»
В «Листригонах» есть «объевшиеся рыбой коты с распухнувшими животами». Их потомки – в изобилии – на набережной, они в ожидании скорого сезона, когда бухта наполнится ставридой, когда действительно бухта превратится в рыбье гнездо. А пока этого нет, коты собирают свою малую дань: по обычаю угощает их каждый рыбак. Котов на набережной называют «рыбнадзор». Но есть, говорят, и такие коты, которые не ожидают милости, а самолично, завидев у берега рыбу, отважно бросаются в синь, вонзают в жертву клыки и, победоносно выскочив на бетон набережной, устраивают водяной салют…
Теми словами, которыми Куприн век тому назад начал своих «Листригонов», мы закончим нынешнюю «Осень в Балаклаве», словами, которые в Балаклаве знают наизусть все: «В конце октября или в начале ноября Балаклава – этот оригинальнейший уголок пёстрой Русской Империи – начинает жить своеобразной жизнью. Дни ещё теплы и по-осеннему ласковы, но по ночам стоят холода, и земля гулко звенит под ногами…»
Календарь
