Информационно-аналитический портал
ссылка

Перепись как интрига

Александр КАРЕВИН
18.02.2012
Напечатать
Увеличить шрифт
А
А
А

Речь пойдет о Первой всеобщей переписи населения Российской империи, 115 лет со дня проведения которой исполнилось в этом году. Сама по себе перепись, безусловно, была нужным делом. Ее необходимость назревала давно. Учет населения, осуществлявшийся до того в России с помощью административно-полицейских исчислений, являлся неполным и недостаточно точным. Еще в 1870-х годах на заседаниях специально созданной при министерстве финансов комиссии поднимался вопрос о всеобщем пересчете жителей страны. Тогда же комиссия стала разрабатывать проект Положения о всеобщей переписи. Потом проект дорабатывался, перерабатывался, рассматривался в различных инстанциях, снова дорабатывался... Утвержден он был лишь в июне 1895 года.

Для проведения переписи учреждалась Главная переписная комиссия (ГПК) в Санкт-Петербурге и местные (губернские и уездные) комиссии на переферии. Началась энергичная подготовительная работа. Огромную территорию государства поделили на переписные участки. Сформировали 150-тысячную “армию” счетчиков.
 
Официально перепись назначили на 28 января (9 февраля по новому стилю) 1897 года. Однако счетчики начали обход участков и опрос жителей еще за три недели (в некоторых регионах даже за месяц) до назначенного срока. Все полученные данные пересылались в столицу для последующей обработки. ГПК оснастили по последнему слову техники. Тем не менее работа затянулась на несколько лет. Публикация результатов переписи уместилась в 121 томе и была закончена лишь в 1905 году. Перепись установила общее количество жителей Российской империи, выявила, как население распределяется по полу, возрасту, вероисповеданию, семейному положению, сословной принадлежности, роду занятий, месту рождения и месту жительства, грамотности, образованию... Все это, конечно, было важным.
 
Но не обошлось без недостатков. Всеобщий пересчет не дал четкой картины распределения по национальной принадлежности и родному языку. Дело в том, что национальность переписываемых счетчики пытались определить как раз на основании сведений об их родном языке.
 
Сразу же выяснилась неправильность такого подхода. Было зафиксировано немало случаев, когда представители одной народности в языковом отношении примыкали к народности другой. Например, значительное количество мещеряков приняло башкирский язык. В свою очередь часть башкир изъяснялась по-татарски. Тунгусы часто сливались по языку с якутами или бурятами. Многие так называемые “инородцы” обрусели. И так далее. Кроме того, не все опрашиваемые одинаково понимали, что такое родной язык. Одни считали таковым язык, на котором думали и говорили с детства. Другие – язык (наречие, говор) своей народности или племени. Все это вело к путанице.
 
“Так как однако графа о родном языке при производстве переписи имела главною целью выяснить именно национальность населения, то во многих случаях при разработке переписного материала было признано целесообразным подвергнуть показания означенной графы соответствующим поправкам, пользуясь при этом другими указаниями и признаками, имевшимися в тех же переписных листах”, - говорилось в пояснениях к публикации материалов переписи. Разумеется, подобная “корректировка” не могла быть точной и только добавляла неясности при распределении по языковому признаку.
 
Указанный просчет долгое время находился вне внимания историков. Его просто списывали на неопытность организаторов Первой всеобщей переписи - “Первый блин всегда комом” и т.п. Надо признать, что и автор настоящей статьи ранее объяснял причину допущенной ошибки таким вот “первым блином”. Причина, однако, оказалась совсем в другом...
 
Когда в образованном обществе заходит речь о русофобских интригах, доморощенная либерально настроенная интеллигенция всегда реагирует одинаково – скептическими ухмылками, насмешками, обвинениями в ксенофобии, а то и в паранойе. Так было раньше. Так продолжается и ныне. Ни в какие интриги и заговоры против России отечественные либерал-интеллигенты не верят и слышать о них ничего не хотят. Вот только факты – вещь упрямая.
 
Скажем, придерживаясь рамок достоверной истории, невозможно отрицать роль поляков в становлении украинского движения. Имена Владимира Антоновича, Тадея Рыльского, Паулина Свенцицкого, Костя Михальчука, Бориса Познанского, Вацлава Липинского говорят сами за себя. Польские патриоты ненавидили Россию и пытались вредить ей, где только возможно. Используя украинское движение они стремились расчленить русскую нацию (в этом и заключалась цель интриги). Расчленить, чтобы, как выразился позднее еще один польский деятель – Владзимерж Бончковский, “не иметь дела с 90 млн. великороссов плюс 40 млн. малороссов, неразделенных между собой, единых национально”.
 
При проведении всеобщего пересчета населения без поляков тоже не обошлось. Автором окончательной редакции Положения о переписи оказался Ян Станевич, горячий патриот Польши и заклятый враг русских. Именно этот “выдающийся революционер-конспиратор” (так восторженно характеризует его современный украинский “национально сознательный” исследователь) заведовал делопроизводством ГПК. Он же слал инструкции переписчикам на местах. И он же эти инструкции составлял.
 
Решение определять национальность на основании родного языка было принято по инициативе Станевича. А главное – его же усилиями из перечня этих языков исключили русский, оставив только простонародные русские наречия – великорусское, малорусское, белорусское.
 
Между тем русский язык в его литературной, а не простонародной форме являлся родным для очень многих великорусов, малорусов и белорусов. Прежде всего для тех из них, кто принадлежал к культурным слоям общества. Так, в марте 1874 года при проведении первой общегородской переписи населения Киева этот язык (“литературное наречие”, как именовали его иногда переписчики) назвали родным 38% горожан. Для сравнения – великорусское наречие признали тогда родным 7,6% киевлян, малорусское – 30,2%, белорусское – 1,1%. По мере распространения просвещения количество тех, для кого русский литературный становился языком повседневного общения в семье, а следовательно – языком воспитания детей (для которых, таким образом, он уже был родным), неуклонно увеличивалось. Соответствено уменьшалось число говоривших на наречиях. Таков был нормальный результат нормального культурного развития.
 
Можно предположить, что к 1897 году русский язык в его литературной форме являлся родным для гораздо большей части жителей Киева, чем былые 38%. Как, впрочем, и для жителей многих других регионов необъятной страны. Но во время Первой всеобщей переписи все они принуждены были выбирать между группами простонародных говоров.
 
Великорусы затруднений тут не испытывали. Их наречие, согласно инструкциям Станевича, приравнивалось к русскому литературному языку. Представителям других ветвей русской нации – малорусам и белорусам – было сложнее. Кто-то называл своим великорусское наречие, поневоле зачисляя себя в великорусы. Кто-то - наречие малорусское, хотя никогда на нем не говорил. Еще за кого-то выбор делали переписчики, руководствуясь “другими указаниями и признаками”.
 
Думается, эта неразбериха, невозможность установить точный процент русскоязычных (т.е. признававших родным русский литературный язык) малорусов и белорусов, являлась целью Станевича. Мещяряки, башкиры, тунгусы с якутами и прочие его интересовали значительно меньше. На этот момент особо стоит обратить внимание авторам, пишущим на украинские темы. Довольно часто результаты Первой всеобщей переписи используются в полемике как доказательство якобы имевшей место массовой украиноязычности тогдашних малорусов. Не говоря уже о том, что отождествлять малорусское наречие с украинским языком неправомерно, сами те результаты в части малорусско-великорусских (и белорусско-великорусских) языковых отношений весьма сомнительны.
 
Зато достаточно достоверны данные других разделов переписи. В том числе сведения о грамотности, что тоже очень важно. О том, что Российская империя являлась “тюрьмой народов”, а царский режим намеренно держал в темноте и невежестве жителей национальных окраин (а значит, дескать, и Малороссии), в один голос твердили сначала революционные пропагандисты и деятели украинского движения, затем советские историки. Сегодня то же утверждают приверженцы “украинской национальной идеи”.
 
Данные переписи наглядно опровергают такие утверждения. Среди обитателей Малороссии в возрасте 10 лет и старше грамотных насчитывалось 4 млн. 276, 5 тыс. человек, то есть 25,7% от общего количества жителей указанных возрастных категорий. Хуже всего положение с грамотностью обстояло в Подольской губернии (там грамотными были лишь 20,5% жителей). Лучше всего – в губернии Таврической (37,9%).
 
Этот уровень грамотности был, понятно, ниже, чем в культурных центрах империи – Санкт-Петербурге и Москве. Но в сопоставлении с великорусской провинцией малорусские губернии явно выигрывали. Даже малорусская глубинка, безусловный “аутсайдер” по грамотности - Подольская губерния - опережала в этом отношении такие великорусские губернии как Пензенская (19% грамотных жителей соответствующего возраста) или Псковская (19,5%). Положение с грамотностью в Харьковской губернии (22,9% грамотных) оказывалось лучше, чем в соседних, преимущественно великорусских Воронежской (21,6%) и Курской (21,9%) губерниях. Черниговская губерния (тут уровень грамотности среди населения достигал 24,6%) была впереди граничивших с ней губерний Смоленской (22,9%) и Орловской (23,3%). Екатеринославская губерния (29,6%), регион с развитой промышленностью, превосходила по грамотности промышленные великорусские губернии – Тульскую (27,3%) и Нижегородскую (28,3%). Самая удаленная от центра России Херсонская губерния (34,8%) оставила позади себя ближайшие к Москве Тверскую и Костромскую губернии (в обеих уровень грамотности равнялся – 31,7%), а тем более губернии Калужскую (25,5%) и Рязанскую (26,9%). Что же касается малорусского лидера по грамотности – Таврической губернии, то она уступала из великорусских регионов только главным губерниям – Санкт-Петербургской и Московской, да еще Ярославской.
 
Целесообразно сопоставить состояние грамотности и внутри некоторых регионов. Как известно, четыре северных уезда Черниговской губернии – Мглинский, Новозыбковский, Стародубский и Суражский - были населены в основном великорусами. Остальные 11 уездов по составу населения являлись малорусскими. Наивысший уровень грамотности из великорусских уездов Черниговщины наблюдался в Новозыбковском (чуть меньше 24,1% грамотных жителей). В большинстве малорусских уездов грамотность была выше: 30,4% - в Глуховском уезде, 29,9% - в Борзненском, 29,1% - в Черниговском, 28,7% - в Нежинском, 26,7% - в Конотопском, 26,2% - в Сосницком, 25,7% - в Кролевецком, 24,3% - в Городнянском. Самый низкий уровень грамотности в губернии был опять же в великорусском уезде – Суражском (17,5%).
 
Аналогичная картина наблюдалась в Кубанской области, где преимущественно малорусские отделы – Ейский (26,1% грамотных) и Темрюкский (23,8%) опережали великорусский Лабинский отдел (22,8%). (Беру для сравнения только эти три отдела, так как в остальных четырех значительного преобладания какой-либо этнографической группы не было). Уровень грамотности в указанных малорусских отделах превышал и средний по области – 23,4%.
 
Впрочем, данные переписи о грамотности украинские пропагандисты все равно пытались перекрутить в свою пользу. Как на аргумент они указывали на то, что уровень грамотности среди живущих в Малороссии великоруссов значительно (“почти вдвое”, по словам тогдашнего вождя украинства Михаила Грушевского) превышал соответствующий показатель среди малорусов. Объяснялось это тем, что обучение в школах велось на якобы чужом, непонятном простым малорусам русском языке. Тут же делался вывод о настоятельной необходимости введения в систему образования языка украинского.
 
Сей вывод через печать лидеры украинства пытались донести до широких кругов российского общества. Симпатизирующие украинству российские либералы благосклонно смотрели на подобные потуги и делали вид, что воспринимают предложенную аргументацию всерьез. Это тоже была интрига, хотя и гораздо более примитивная, а потому легко и быстро разоблаченная. Суть заключалась в том, что масса малорусского населения состояла из крестьянства, неграмотного в своем большинстве. Немногочисленные же, в сравнении с малорусами, великорусы Малороссии являлись служащими торгово-промышленных заведений, чиновниками, врачами, солдатами (нижних чинов в царской армии учили грамоте).
 
Там, где этнографический состав крестьянства оказывался иным, соответственно менялись и показатели грамотности. К примеру, в Псковской губернии крестьянская масса состояла из великорусов. Уровень грамотности там среди великорусского населения не достигал и 16%. А среди малорусов он равнялся 30,4% (опять-таки почти вдвое выше). В Симбирской губернии великорусский уровень владения грамотой (22,1%) также существенно уступал малорусскому (36,3%) и т.д.
 
Как видим, о культурной отсталости малорусов (по сравнению с великорусами) не могло быть и речи. А тем более – о чужеродности для них русского языка. Этот язык являлся для большинства малорусов родным. Остается таковым и теперь.
 
И еще одно замечание, связанное с Первой всеобщей переписью. Простой просмотр перечня языков, на основании которых определялась народность, выявляет четыре картвельских наречия – грузинское, имертинское, мингрельское и сванетское. Носителей указанных наречий переписчики относили к разным народностям. Сегодня существует единая грузинская нация, а не четыре братских народа. Тоже можно сказать о единой литовской нации, ранее подразделявшейся на литовцев и жмудинов.
 

Ну а носителей русских наречий (великорусского, малорусского, белорусского) после 1917 года принялись делить. Делят и до сих пор. Нужны ли тут комментарии?

ИСТОРИЯ
69
Поставить лайк: 83
Если Вы заметите ошибку в тексте, выделите её и нажмите Ctrl+Enter, чтобы отослать информацию редактору
https://odnarodyna.org/content/perepis-kak-intriga