«Я строил окопы и доты, железо и камень тесал»

Поэт Ярослав Смеляков

27 ноября нынешнего года история отмерит четыре десятилетия со дня кончины уроженца волынского Луцка, русского поэта Ярослава Смелякова.

«Эпоха родила нескольких замечательных поэтов: Заболоцкого, Твардовского, Мартынова, Слуцкого, Павла Васильева, — говорит Станислав Куняев в своей статье «Терновый венец» (1997). —  Но Смеляков отличался от них всех какой-то особой, совершенно истовой, почти религиозной верой в правоту возникающей на глазах новой жизни».

Ярослав Васильевич Смеляков

* * *

Василий, отец Ярослава, был весовщиком на железнодорожной станции, мать — домохозяйкой. О той жизни у Смелякова читаем:

Я родился в уездном городке
и до сих пор с любовью вспоминаю
убогий домик, выстроенный с краю
проулка, выходившего к реке.

Мне голос детства памятен и слышен.
Хранятся смутно в памяти моей
гуденье липы и цветенье вишен,
торговцев крик и ржанье лошадей.

Первая мировая война перечеркнула прежнюю жизнь семьи. Из прифронтового Луцка семья уехала в Воронеж, на родину матери, где Ярослав пошел в начальную школу. Потом, по кончине супруга, Ольга Васильевна Смелякова отправила одиннадцатилетнего Ярослава учиться в семилетку в Москву, к его брату с сестрой, постигавшим науки в столичном университете.

Смеляков читал и чтил сызмальства Лермонтова, затем Есенина. Стихи начал писать лет с десяти. Приветивших его Э. Багрицкого и М. Светлова считал своими учителями. Немудрено: это были кумиры тогдашней молодежи.

Истопник, дворник, помощник снабженца. Чаще всего — безработный на бирже труда. Но все же Ярослав получил путевку в полиграфическую фабрично-заводскую школу имени Ильича. Так что свою первую книгу «Работа и любовь» (1932) Смеляков набирал и верстал собственноручно. Книги у него начали выходить одна за другой.

Он не мог мыслить иначе, ведь так думали миллионы:

* * *

В 1934 году Смеляков был принят в Союз писателей СССР. А 14 июня того же года сразу в четырех газетах — «Правде», «Известиях», «Литературной газете» и «Литературном Ленинграде» — прямо-таки залпом грянула публикация М. Горького «Литературные забавы» с цитатой из некоего «партийца»: «Несомненны чуждые влияния на самую талантливую часть молодежи. Конкретно: на характеристике молодого поэта Яр. Смелякова все более и более отражаются личные качества поэта Павла Васильева. Нет ничего грязнее этого осколка буржуазно-литературной богемы. Политически (это не ново знающим творчество Павла Васильева) это враг…»

Смеляков был арестован 22 декабря 1934 года. И «за участие в контрреволюционной группе» был приговорен к трем годам исправительно-трудовых лагерей. Заключение Смелякова оказалось не очень долгим. Он ударно работал в тюрьме бригадиром, был выпущен досрочно в начале 1937 года и переведен воспитанником трудовой коммуны № 2 НКВД, располагавшейся на территории бывшего подмосковного Николо-Угрешского монастыря, основанного в 1380 году князем Димитрием Донским в честь победы над Мамаем. Смеляков стал в Угреше ответственным секретарем новой газеты «Дзержинец».

С июня по ноябрь 1941 года рядовой Ярослав Смеляков воевал на Северном и Карельском фронтах. Ходили слухи о его гибели. Е. Долматовский написал трагическое стихотворение, посвященное его памяти. А Смеляков оказался с частью в окружении, а затем и в финском плену, каторжно работал на хозяина, обращавшегося с узниками крайне жестоко.

 «Я вовсе не был у рейхстага и по Берлину не ходил», — сокрушенно писал поэт.

Этих мощных стихов Смелякова уже никто не отменит («Судья», 1942):

Упал на пашне у высотки
суровый мальчик из Москвы;
и тихо сдвинулась пилотка
с пробитой пулей головы.
…

И, уходя в страну иную
от мест родных невдалеке,
он землю теплую, сырую
зажал в коснеющей руке.

Горсть отвоеванной России
он захотел на память взять,
и не сумели мы, живые,
те пальцы мертвые разжать.

Мы так его похоронили —
в его военной красоте —
в большой торжественной могиле
на взятой утром высоте.

И если правда будет время,
когда людей на Страшный суд
из всех земель, с грехами всеми,
трикратно трубы призовут,—

предстанет за столом судейским
не бог с туманной бородой,
а паренек красноармейский
пред потрясенною толпой,

держа в своей ладони правой,
помятой немцами в бою,
не символы небесной славы,
а землю русскую свою…

Наблюдение критика Л. Аннинского: «По возрасту и настрою Смеляков, конечно, должен был бы стать поэтом войны — не окопно-солдатской, какую донесли до нас поэты из поколения смертников, а войны, осмысленной стратегически и эпически, — какую описали дождавшиеся своего часа Твардовский и Симонов».

А. Твардовский беседует с Ярославом Смеляковым. 1969 год

А в победном 1945-м Смеляков написал памятные строки «Мое поколение»:

* * *

Возвратившись из плена в 1944 году, Смеляков опять попал в лагерь, где его несколько лет «фильтровали». Через два года вышел, но в Москву въезд для него был закрыт. Собрата по перу вытащил из забвения К. Симонов, и в 1948 году была издана книга Смелякова «Кремлевские ели», собравшая стихи, написанные до и после Великой Отечественной.

Но в 1951 году по доносу «коллег» о застольной беседе, состоявшейся дома у поэта, Смеляков был вновь арестован и отправлен в Инту, не переставая верить в Советскую власть, считая «перегибы» частностями.

Амнистия, без реабилитации, пришла в 1955 году…

Плен и лагеря Смеляков вспоминал неохотно. «…Лично пропахавший круги ада, Смеляков не остался в памяти поэзии человеком этого ада. А остался — поэтом рая, грядущего чаемого рая, поэтом той комсомолии, которую растила (и вырастила) для себя жившая мечтами о будущем Советская власть». (Л. Аннинский).

— писал Смеляков о «делегатке» в сороковые годы, как видим, уже тогда набрав колючего, но и жертвенного вселенского воздуха в легкие. Настолько порожденного жжением бытия, что указывать тут на «профессионализм», «мастерство» как-то и неловко. И по сути — сила жжения такова, что на задний план уходит политическая злоба дня, «красный» пафос, в коем мы все взросли. Кто-то вспомнил в связи с этими строками А. Платонова. Добавлю в этот ряд К. Петрова-Водкина. А может, и Д. Шостаковича.

Однако перу Смелякова принадлежат и такие строки:

* * *

Семья, созданная Смеляковым с поэтессой и переводчицей Татьяной Стрешневой, была счастливой.

В 1959 году вышел поэтический сборник Смелякова «Разговор о главном». Пришли слава и официальные должности: член правления Союза писателей СССР с 1967 года, правления Союза писателей РСФСР с 1970 года, председатель поэтической секции Союза писателей СССР. И высокие официальные награды: Государственная премия СССР (1967 год), премия Ленинского комсомола (1968 год). Удостоен был и трех орденов Трудового Красного Знамени...

* * *

Популярность Смелякова в последнее десятилетие жизни была огромна. Массово выходили и переиздавались однотомники и двухтомники его избранных стихотворений. Многим (тогда вся страна была читающей) стали памятными строки «Если я заболею, к врачам обращаться не стану…», певшиеся бардами — Ю. Визбором, В. Высоцким, А. Северным…

Или — стихотворение «Хорошая девочка Лида», которое, конечно, хоть и прорвалось окончательно в массы при посредстве гайдаевского фильма про обаятельного Шурика, но и до того было на устах у молодежи. Стихотворение, почти на той же волне, что и тексты Э. Асадова, завершается, быть может, и безыскусной, но пронзительной строфой:

Пусть будут ночами светиться
над снами твоими, Москва,
на синих небесных страницах
красивые эти слова.

Романтично. Но поэт-москвич Дмитрий Сухарев поделился со мной в недавнем письме: «Запомнилось, как он однажды сказал, что не мог бы, хоть зарежь, поставить в своем стихотворении слово «мечта». В этом, может быть, некоторый ключ к его поэтике, которая пленяет не столько даже фантастической свежестью эпитетов, сколько тем, что земная».

Смеляков много ездил по стране, переводил с украинского, белорусского и других языков народов СССР.

Скончался 27 ноября 1972 году. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Могила поэта на Новодевичьем кладбище в Москве

Завершим рассказ о поэте Ярославе Смелякове его стихотворением «Памятник»:

Приснилось мне, что я чугунным стал.
Мне двигаться мешает пьедестал.

….

И я сойду с блестящей высоты
на землю ту, где обитаешь ты.
…

На выпуклые грозные глаза
вдруг набежит чугунная слеза.

И ты услышишь в парке под Москвой
чугунный голос, нежный голос мой.

Смеляков стремился, по его же словам, «сквозь затор косноязычья пробиться к людям», но удавалось это, как водится, далеко не всегда, хотя лучшие строфы написаны воистину «на высокогорном уровне» (В. Дементьев).

Товарищ Смелякова поэт А. Макаров говорил: «Вот по­рой се­ту­ют, что у нас нет по­этов та­ких, ка­кие бы­ли в XIX веке, как Фет или Тют­чев. Да толь­ко ведь по­вто­ре­ние не­воз­можно — дру­гой век, дру­гие лю­ди. И нас вре­мя ода­ри­ло боль­ши­ми по­эта­ми. Яро­слав от­кры­ва­ет очень важ­ную часть ду­ши на­ше­го со­вре­мен­ни­ка… Ни по­нять, ни оце­нить мы это­го ча­с­то не уме­ем».

В Новомосковском историко-художественном музее теперь имеется экспозиция, посвященная Ярославу Смелякову. Скромно? А много ли вообще остается после поэта — в литературном, а если угодно, духовном смысле? И. Бродский насчитал у Тютчева, кажется, четырнадцать хороших стихотворений, причем задумчиво проговорился, что это очень много. С. Куняев насчитал у Смелякова «тридцать-сорок стихотворений, но таких, у которых вечная жизнь». Согласимся: это и в самом деле очень много.