Философская несостоятельность украинской евроинтеграции

Украинские власти на официальном уровне говорят о Крыме и Донбассе как об административном пространстве, принадлежащем Украине. Вместо ДНР и ЛНР они видят «временно оккупированные территории Украины», забывая, что нет ничего более постоянного, чем временное.

В идеологическом русле о населении донбасских республик говорится во враждебном тоне как об этнически чуждом элементе. Киевский режим, избрав прозападный курс во внешней политике, теперь мыслит политико-географическое пространство в идеологических терминах западной геополитики. Есть свет (Запад) и тьма (не-Запад). Украина - с Западом, значит, она принадлежит свету и борется против тьмы (России как не-Запада).

Понимание пространства западным человеком, как политиком, так и рядовым обывателем, основывается на философии Рене Декарта, господствовавшего в западной мысли c XVII веке. Картезианство (от латинского имени Декарта – Cartesius) отделило субъект мышления от идеи, объявив субъективное мышление единственным критерием истины. Истина не вовне меня, она внутри меня – таково кредо картезианского человека.

Для такого субъекта важно не то, каково это пространство, а то, каким он его мыслит. Для картезианства пространство – это res extensa (вещь протяжённая). Ей противостоит res cogitans (вещь мыслящая, то есть человек). «Мыслящая вещь» видит в протяжённой географической материи отстранённую от него совокупность километров и гектаров и воспринимает их отстранённо, как то, что следует покорить и количественно пополнить копилку прежних покорённых земель.

Между пространством и субъектом стоит характер этого субъекта, и эта психологическая граница нерушима, ибо укоренена в сознании индивидуума веками безапелляционного господства в западной культуре крайнего рационализма, вытекающего из философии Декарта. Отсюда отчуждённое отношение западного человека к покорённому пространству – африканским, американским, азиатским колониям. Взлелеянный на картезианских установках западный мозг не в состоянии воспринять их как своё, как то, что следует не покорить жестокостью, а интегрировать в собственную государственность. Для картезианства такое пространство – набор дискретно понимаемых пространственных отрезков, не сводимых воедино. Это знаменитые «три дня пути» западных колонизаторов: высаживаясь с кораблей в Африке или Америке, европейцы шли вглубь материка три дня, грабя и сжигая, а затем с добычей возвращались на корабли.

Совсем иначе познаёт пространство человек платоновской культуры. Платон первым из древних осмыслил понятие идеи и её взаимоотношения с чувственным, земным миром. Идея – это идеальная и безгрешная занебесная сущность, а земные предметы и явления – её отражения, не всегда, впрочем, верные, ибо искажаются человеческой психикой и поступками. В диалоге «Тимей» Платон пишет: «...есть тождественная идея, не рождённая и не гибнущая, ничего не воспринимающая в себя откуда бы то ни было и сама ни во что не входящая, незримая,.. отданная на попечение мысли».

Платонизм оказал влияние на православное богословие, превратившись по сути в мыслительный инструмент восприятия пространства. Для человека платоновской и православной, то есть евразийской культуры пространство – не чувственный объект сам по себе, а идейное воплощение высших смыслов. Отсюда идея Святой Руси и политика компромиссной интеграции других земель и народов в состав Российской империи. Западный человек овладевает географическим пространством как чем-то чужим, лежащим за пределами мышления его субъективного «я». Евразийское мышление видит в пространстве то, с чем ему рядом жить и что нужно геополитически упорядочить для укрепления пространственного каркаса своего государства.

Платон большое значение придавал понятию единого. Без единого нет и многого, множественности. Отсюда цельный характер российской имперской государственности – каждая присоединённая единица (территория) мыслится как включённое в единое и принадлежащее ему не как случайная часть, а как входящее в саму структуру единого. Поэтому ни одна народность в Российской империи не была истреблена, ни одна территория не подвергалась тактике «трёх дней пути», а была инкорпорирована в цельный государственный организм на равных правах.

Объявив евроинтеграцию, Украина переместилась на рельсы западной политической философии. Можно заметить, как представители киевского режима перешли к «декартовскому» восприятию непокорного пространства (Крыма, Донбасса). Слова о несовместимости этих территорий с украинской государственностью звучат постоянно. Вслед за ними – призывы к люстрации, депортации, коллективному поражению в правах, физической ликвидации как свидетельство неспособности Украины интегрировать эти единицы в общую структуру своей государственности в «платоновском» стиле. «Донбасс будет либо украинским, либо безлюдным» – это тоже «декартовское» мышление.

Сам по себе проект украинской самостийности может обслуживаться только картезианской мыслью, но не платоновской идеей единого, столь близкой православию. Украина – сепаратистский проект, направленный западными стратегами на раскол единого «платоновского» евразийского пространства. Земной проект самостийной Украины – это идеологическое извращение, противоречащее тысячелетним культурно-смысловым установкам его православного населения. Тем самым он обречён на неуспех, что мы и наблюдаем.

Государство – это не механический случайный набор провинций и областей. Это не «метафора часов» западной философии, гласившая, что любой организм (человеческий ли, государственный) можно разобрать, как часы, на части и обратно собрать без ущерба для целого. Государство – это противоположная ей «метафора дерева»: отрезанные ветви засыхают и назад их без ущерба для дерева (то есть целого) не прирастить.

Самостийная Украина с улюлюканьем вывалилась из советского государственного механизма, как из часов. И оказалось, что присоединённые к ней ранее «детали» (Закарпатье, Крым, Донбасс) на самом деле «ветви», засыхающие в отрыве от целого, от более мощного государственного тела, каковым был Советский Союз.

«Западноевропейский человек рассматривает жизнь, как рабыню, которой он наступил ногой на шею… Он не смотрит с преданностью на небо, а, полный властолюбия, злыми враждебными глазами глядит вниз, на землю. Русский человек одержим не волей к власти, а чувством примирения и любви. Он исполнен не гневом и ненавистью, а глубочайшим доверием к сущности мира. Он видит в человеке не врага, а брата. Англичанин хочет видеть мир как фабрику, француз – как салон, немец – как казарму, русский — как церковь. Англичанин хочет добычи, француз – славы, немец – власти, русский – жертвы. Англичанин хочет наживаться от ближнего, француз – импонировать ближнему, немец – командовать ближним, а русский ничего от него не хочет. Он не желает превращать ближнего в своё средство. Это братство русского сердца и русской идеи. И это есть Евангелие будущего. Русский всечеловек есть носитель нового солидаризма». Это цитата из работы немецкого философа Вальтера Шубарта «Европа и душа Востока» (1938).

Сознание западного человека Шубарт называл «прометеевским», считал, что оно взирает на мир как на пространство, которое нужно покорить и перестроить под себя без учёта жизненных особенностей этого пространства. Стоит ли удивляться, что идея евроинтеграции Украины, порождённая западным геополитическим сознанием и потому внутренне несовместимая с идейными установками значительной части населения, обернулась разрушением украинского государства?

Не всякая идея приживётся где угодно. Идея евроинтеграции на Украине не прижилась, её жизнь искусственно продлевается пропагандистскими методами, что не повышает её выживаемости. Она выдыхается и теряет поклонников, оставаясь теорией, которая никогда не станет практикой.