Объединяющий Чехов: Ярославские дали

Карабиха

Пребывание в Ярославле дало нам возможность заехать и в гости к Некрасову. До сих пор неизбывна моя особенная признательность руководителю экспедиции Александру Николаевичу Кондрякову за то, что он, намечая маршрут по следам Чехова, предусмотрел и посещение музея-усадьбы Н. А. Некрасова «Карабиха».

Карабиха расположена километрах в пятнадцати к югу от Ярославля. С начала XVIII столетия окрестными землями владел род князей Голицыных. В 1740-х годах по заказу Николая Сергеевича Голицына началось строительство усадьбы над рекой Которослью на Карабитовой горе – от этого названия родилось и малопонятное имя Карабиха, ныне вводящее в заблуждение внешней близостью к тюрским корням. В начале XIX века при новом владельце Михаиле Николаевиче Голицыне Карабиха была реконструирована и приобрела вид типичной усадьбы дворцового типа. Центром ее был двухэтажный белый каменный дом с колоннами, с красивой террасой, просторным прямоугольным балконом и округлой вышкой на крыше. По бокам от главного дома были возведены два каменных флигеля, тоже белых и двухэтажных, архитектурой попроще. Когда-то они соединялись с центральным домом крытыми галереями, ныне утраченными. На усадьбе были разбросаны хозяйственные постройки: лéдник – прообраз нашего холодильника, людские, оранжерея, конный двор, кузница. Рядом – овраги, пруды, ручей, березняк, а далее – крестьянские поселения, луга, леса, болота, богатые дичью места, привлекательные для любителей ружейной охоты.

Некрасов купил эту усадьбу у наследников Голицыных в начале 1860-х годов. Он провел здесь 10 летних сезонов, в период с 1861 по 1875 год. Страстный охотник, он приезжал сюда отдохнуть, поохотиться на территории смежных губерний – Ярославской, Костромской и Владимирской, принимал здесь гостей, иногда по нескольку дней пропадал из дому, бродя с ружьем по окрестностям. Но охота была для него не только забавой. Она позволяла приблизиться к неприкрашенной жизни народа, окунуться в его речевую стихию, погрузиться в гущу его повседневных проблем. Год за годом при встречах и разговорах с местными жителями Некрасов набирался того бесценного опыта, который сделал его признанным народным поэтом. Здесь он черпал и темы, и идеи своей поэзии, и само вдохновение. Их же потом и возвращал в народ, видя здесь своих самых желанных читателей. Одну из поэм, «Коробейники», он посвятил другу-приятелю Гавриле Яковлевичу, крестьянину деревни Шоды Костромской губернии, адресовав ему такой стихотворный зачин:

Можно конкретно назвать то, что написано Некрасовым именно в Карабихе: поэмы «Мороз, Красный нос», «Русские женщины», «Современники», стихотворения «Орина, мать солдатская», «Калистрат», многое из его главной книги – «Кому на Руси жить хорошо». Но творческое эхо проведенных здесь летних отпусков продолжало звучать и по возвращении поэта в Петербург.

О Карабихе до сих пор я знала только по мемуарным источникам. Читала о ней и даже рассказывала своим ученикам, ялтинским десятиклассникам. В конце 1990-х годов, наиболее трудных в материальном отношении для моей семьи, пришлось совмещать основную работу в Доме-музее Чехова с преподаванием в только что открывшемся Гуманитарном лицее при Крымском гуманитарном институте, позже – университете. Ведя курс русской литературы (тогда еще – «русской», потом он назывался просто «литература», а после – «мировая литература»), я неожиданно столкнулась с проблемой, неактуальной, к примеру, для российской школы.

Наши дети, выросшие на берегу Черного моря, не знали характерных российских ландшафтов: им привычен был вид близких гор, морского берега, кипарисов и пальм, но не было никаких представлений о березовых и дубовых рощах, росистых лугах и сенокосе, просторных равнинах, на которых дальний еловый лес видится синей полоской на горизонте. И как можно было говорить о героях классической русской литературы ХIХ века, не представляя себе ни удивительной природы, среди которой протекала их жизнь, ни других особенностей той культурной среды!

Известно такое понятие – «гений места», где слово «гений» (от лат. genius) сохраняет значение из древнеримской мифологии: дух-покровитель, сопровождающий человека в течение всей его жизни. Автор книги с таким же названием – «Гений места» – Петр Вайль начинал разговор с читателем следующим размышлением: «Связь человека с местом его обитания – загадочна, но очевидна. Или так: несомненна, но таинственна. Ведает ею известный древним genius loci, гений места, связывающий интеллектуальные, духовные, эмоциональные явления с их материальной средой».

Потому в некрасовском курсе я рассказывала и о Карабихе. Во время своих побывок Некрасов жил в восточном флигеле, обращенном балконом к главному дому, во втором этаже. Наверх вела широкая красивая лестница, приводя в столовую – небольшую, но уютную комнату, где от прежних хозяев остался парадный, в натуральную величину, портрет Екатерины II в золоченой раме.

За столовой шли спальни и обустроенный кабинет, но Некрасов работал не в нем, а в зале. Это была просторная, почти квадратная комната, вся белая, с белым камином, верх которого украшала бронзовая скульптура лежащей собаки. Всюду были расставлены чучела птиц – охотничьи трофеи: птицы поменьше – бекас, кряква и тетерев – на камине; те, что побольше – громадный глухарь и дрохва – на особых подставках. Письменный стол поэту заменяла конторка: в часы вдохновения он ходил по комнате и писал стоя. В южной стене было три окна, в западной – два окна и балконная дверь. Но даже в летние солнечные дни в зале не становилось ни чересчур светло, ни жарко: громадные деревья парка своими кронами не только умеряли зной, но и отбрасывали на потолок едва уловимый зеленоватый оттенок, создававший совершенно особенную атмосферу. Когда в конце года я спрашивала своих учеников, что больше всего им запомнилось из всего пройденного курса, многие вспоминали, как поразила их эта воображаемая картина: зеленоватый свет, наполняющий белую комнату поэта.

И вот теперь я еду в Карабиху и увижу всё собственными глазами! За городом нашу «газель» начинает потряхивать на дороге. В окнах машины мелькают овраги, ивняки, березы, цветущая черемуха. Сменяются дорожные указатели, уводящие в сторону: «Дубки» – интересно бы знать, довелось ли вырасти тем дубкам в дубы и есть ли они там сейчас?.. «Красные ткачи» – непременный символ недавней советской эпохи… Вспоминаю, что после Гражданской войны на месте усадьбы в Карабихе был размещен совхоз «Бурлаки». Конечно же, образ бурлаков был навеян гражданственными мотивами некрасовской поэзии. Но откровенная постреволюционная идеологичность такого названия теперь кажется столь же нелепой, как общежитие студентов-химиков имени монаха Бертольда Шварца в известном романе Ильфа и Петрова.

Первое впечатление – вот они, эти белые здания! Есть и деревья, но уж нет тех громадных, что обступали когда-то некрасовский флигель и затеняли окна.

Едва ли не большую привлекательность теперь представляет собой одуванчиковая поляна, неодолимо притягивающая к себе женскую часть нашей группы: так хочется и поваляться на ней, и сфотографироваться!

Атрибут современного музейного ландшафта – памятник-бюст Некрасова на краю усадебного ансамбля. Если податься немного в сторону, можно прийти к могиле Федора Алексеевича, младшего брата поэта. В отличие от Николая, бывавшего здесь наездами, Федор после покупки Карабихи жил тут постоянно, был совладельцем, а семь лет спустя стал полноправным владельцем усадьбы, нес все хозяйственные заботы по ее управлению. После его смерти в 1913 году Карабиху унаследовали его прямые потомки. А после Октябрьской революции, в 1918 году, усадьба была национализирована, как и все частные владения. Расположившийся на ее территории совхоз, разумеется, не способствовал сохранению ее мемориальности. Похожая судьба выпала и подмосковному имению Чеховых в Мелихове. Образованный в Мелихове совхоз перекроил все земельные границы, застроил бывший чеховский участок своими службами, в числе которых были силосные башни, фермы и гаражи. Впоследствии, чтобы убрать их и вернуть исторический и культурный облик места, понадобились специальные правительственные постановления и несколько десятилетий реставрационно-ремонтных работ.

Музейное возрождение Карабихи определил 1946 год, когда Совет Министров СССР принял постановление о мерах по увековечению памяти Н. А. Некрасова в связи со 125-летием со дня его рождения. Началась новая реконструкция усадьбы, со временем тут был организован и мемориальный музей, поначалу работавший как филиал краеведческого. С 1 января 1988 года Карабиха получила статус самостоятельного литературно-мемориального заповедника.

Сейчас фонды музея насчитывают около 25 тыс. экспонатов. Это личные вещи, портреты, различные предметы интерьера, любительские фотографии конца ХIХ – начала ХХ веков, книги и журналы. Среди них – первые издания произведений Некрасова, прижизненные и посмертные издания книг, журналы, в которых Некрасов печатался и которые он издавал.

Было интересно своими глазами взглянуть на белый зал в мемориальном флигеле, где любил работать поэт. Тех чучел птиц, что стояли тут при Некрасове, давно уже нет, музей пытается раздобыть похожие, но в наше время сделать это не так просто.

Зато удалось создать на усадьбе такую новинку, как «Музей Деда Мазая». Он стал первым в Ярославской области интерактивным музеем для самых маленьких посетителей, детей от 5 до 12 лет. Открыт он был в 1999 году на средства гранта президента Российской Федерации, а размещен в одном из старых зданий усадьбы. Теперь здесь можно совершить путешествие в страну некрасовских героев, побывать в гостях у дедушки Мазая, помочь ему спасти зайцев от разлившегося весеннего половодья. Наши взрослые, заглянув сюда ненадолго во время детской экскурсии, тоже были не прочь поспасать зайчишек, да жаль – пришлось посмотреть на игру только со стороны.

Одно из особенных чувств, возникающих здесь, – ощущение пространственной перспективы. Территория заповедника включает в себя 15 гектаров парка – совсем не то, что треть гектара под участком на окраине Ялты, где разместились и дом, и сад Чехова! Карабиха в полной мере оправдывает наименование заповедника, к достопримечательностям которого относится и природный ландшафт. Когда-то на крыше главного дома для любования пейзажами была выстроена сквозная башенка, с нее открывался вид на окрестности. Мы бы сейчас назвали ее «беседкой», прежние же хозяева Карабихи должны были называть ее красивым итальянским словом «бельведер», что в буквальном переводе означает «прекрасный вид».

Это еще один из эффектов старинной русской усадьбы: попадая сюда, особенно живо чувствуешь, что движение истории определяется не только исчислением лет, но и сменой привычных слов и понятий. Полтора-два столетия назад наши предки называли беседками произведения не архитекторского, а озеленительного искусства. В парке или саду выбиралась площадка, которую по краям густо обсаживали деревьями или кустарником. После этого на свободном пространстве оставалось поставить скамью – и пожалуйста: место бесед и свиданий готово!

В зависимости от того, каким растениям отдавали предпочтение хозяева, различались беседки сиреневые, липовые, акациевые и т.п. Чем быстрее могли вырастать живые стены, тем укромнее и тенистее становились с годами беседки; тем приятней было мечтать в одиночестве в их тиши; тем охотней и легче поверялись сердечные тайны под их сквозными покровами.

Поэт Константин Бальмонт вспоминал одно из сильнейших впечатлений своего детства: «Когда мне было лет пять, в липовой беседке, под музыку вешнего жужжания, моя мать читала раз мне и моим братьям стихи Никитина» («Старая рукопись»). В повести Лидии Чарской, лидера детского чтения в дореволюционной России, в сиреневой беседке, на воздухе, проходят учебные занятия девочки с воспитательницей: «Небо нежно голубеет над сиреневой беседкой, где мы сидим обе… Хотя уже начало сентября, но теплынь такая, что мы целый день проводим на воздухе – учимся, читаем и обедаем в саду» («За что?»).

В повести Софьи Ковалевской, – к слову, входившей в круг чтения Чехова, – описан усадебный дом и сад, типичные для дворянской усадьбы: «Дом Баранцовых стоял на возвышении; к северу гора спускалась отлого к большому пруду, выкопанному, разумеется, руками крепостных людей. Здесь был разбит сад в версальском вкусе с прямыми, выложенными щебнем дорожками, с цветочными клумбами в форме ваз или сердец и со множеством жасминных, сиреневых и липовых беседок» («Нигилистка»). В романе Тургенева «Рудин» увлеченный Натальей Ласунской герой тайно назначает ей позднее вечернее свидание в сиреневой беседке, там же происходит объяснение в любви Рудина и Натальи, а за кустами скрывается подслушивающий доносчик. «Рудина» мы читали и обсуждали в классе с моими лицеистами – до сих пор помню их изумление при моем комментарии места действия этого эпизода. Оказалось, сиреневая беседка – это не домик, выкрашенный сиреневой краской! Так же как и липовая беседка – не халтурное («липовое») садовое сооружение!

Голицынский бельведер на крыше, похоже, давно уже недоступен посетителям Карабихи. За неимением времени нашей группе не удалось также ни углубиться в парк, ни посмотреть пруды.

Но стоило отойти совсем недалеко от некрасовского флигеля, как с холма открылся замечательный вид на зеленые равнины и дальние поселения. Не могу удержаться от соблазна сфотографироваться между двумя березами – главным образом именно из-за манящего вдаль пейзажа – и при этом невольно вспоминаю эпизод из повести Сергея Довлатова «Заповедник».

В жизни Довлатова был период, когда он работал экскурсоводом в Пушкинском заповеднике в Михайловском. Однажды после экскурсии мужчина, показывая в неопределенном направлении, задал ему вопрос:

– Это дали?

Вопрос был неясен:

– В каком смысле?

– В прямом. Я хотел бы знать, это дали или не дали? Если не дали, так и скажите.

Не сразу, но выяснилось, что вопрошавший был владельцем цветной открытки – «Псковские дали», и теперь, оказавшись в этих местах, хотел убедиться: «дали» ли перед ним и в полной ли мере «псковские»?

Карабиха подарила нашей экспедиции встречу с ярославскими далями… За ними вскоре последовали дали волжских берегов и других волжских городов…

(Продолжение следует)