Польский мятеж 1863 года и малорусы

Прошедшие недавно 150-летние юбилеи – со дня начала польского мятежа, а затем и распространения этого мятежа на Правобережную Украину – привлекли внимание украинских «национально сознательных» деятелей. В ряде городов Западной Украины прошли памятные мероприятия, конференции, выставки, посвященные тем событиям. Благожелательно отозвались о юбилее украинские СМИ соответствующей ориентации.

Оно и понятно. Ведь оружие поляки поднимали против России. И хотя лозунга независимости Украины повстанцы не провозглашали, сама по себе антироссийская направленность выступления являлась достаточным основанием для того, чтобы нынешние украинские русофобы говорили о нем с симпатией. Заявлялось, что польские и украинские патриоты сражались против общего врага, «за нашу и вашу свободу» и т.п. В одной из передач, вышедших в эфир на Первом канале Национального радио Украины тот мятеж был даже назван «польско-украинским восстанием».

Не осталась в стороне и современная официальная Польша. Специальная делегация посетила Львов для совместного празднования памятной даты. Польские дипломаты принимали участие в торжественных мероприятиях на Западной Украине. А в конце мая своеобразный «десант» польских историков высадился уже в Киеве, чтобы в здании университета прочесть лекцию на ту же тему.

Явно или завуалированно, но все сводилось к одному: да здравствует польско-украинская дружба против России – тогда и сейчас. Ситуация «сейчас» на Украине непростая. Ей можно посвятить не одну публикацию. Но было ли то –1863 года – восстание, действительно, польско-украинским? На чьей стороне в то время находились симпатии малорусов (украинцев)? В этом следует разобраться.

Надо признать, что руководители мятежников в самом деле рассчитывали на поддержку малорусского населения. Помимо прочего на это указывали сообщения, появлявшиеся в западноевропейской прессе. Источником информации для журналистов служили представители польской эмиграции, которые часто выдавали желаемое за действительное. В результате – страницы органов печати наполнялись тем, что принято называть развесистой клюквой.

 Австрийские, английские, германские, французские газеты наперебой рассказывали о массовой поддержке восставших народов Малороссии. Будто бы в крае, где еще помнили о казацкой славе, жители формируют конные отряды для борьбы с царским режимом. Будто 20 тысяч малороссийских казаков выразили готовность встать вместе с поляками «за общее дело». Будто восставшие одерживают победу за победой и час окончательного освобождения от «русской тирании» уже близок.

Позднее, когда мятеж был подавлен и, как стало известно, подавлен при непосредственном участии народа, западноевропейские газетчики резко переменили тон. Теперь они заявляли, что русское правительство в очередной раз обмануло своих подданных. Дескать, переодетые жандармы и полиция подстрекали отсталых крестьян против повстанцев. В том же духе действовали, мол, и православные священники. Таким вот образом восстание и удалось подавить.

Все эти сообщения были бесконечно далекими от истины. Никакой поддержки польского мятежа малорусскими крестьянами не было и в помине. И дело тут не в чьем-либо подстрекательстве. Малорусов не надо было подстрекать. В польском восстании против русской власти они совершенно справедливо усмотрели угрозу собственным интересам. Прежде всего, потому, что сознавали себя русскими, одним народом с великорусами. Исходя из этого, крестьяне выступили против мятежников. Выступили самостоятельно, не дожидаясь призывов и приказов от власти. Часто регулярные воинские подразделения, направленные для подавления мятежа, прибыв в какую-нибудь волость, лишь принимали от населения связанных бунтовщиков и тела убитых повстанцев.

«Подавление мятежа в короткое время объясняется не одними быстрыми военными распоряжениями и удачными действиями наших войск, но и нравственною силою народа, тем отпором, который дали возмущенные поселяне», – подчеркивалось в специальной записке, составленной в том же 1863 году группой профессоров Киевского университета, поставивших своей целью изучить недавние события. Записка была составлена на основе лично собранных данных, а также сведений, взятых из не предназначенных для печати официальных документов.

«Борьба с самого начала приняла народный характер, – отмечалось там. – Напрасно мятежники успокаивали крестьян уверениями, что шайки хотят воевать с войском, а не с ними. “У Царя войско из наших же крестьян, – отвечал повстанцам один сельский староста. – И крестьяне, так же как и солдаты, присягали Царю”».

«Честь уничтожения мятежных шаек принадлежит исключительно крестьянам, – докладывал киевскому, волынскому и подольскому генерал-губернатору Николаю Анненкову генерал-майор Виктор Кренке, командовавший воинским отрядом, действовавшим против мятежников в пяти уездах Киевской губернии (Васильковском, Каневском, Киевском, Сквирском и Таращанском). – Они сами собой вооружились поголовно и чем попало; повсеместно появлялись крестьянские отряды, преимущественно конные; в каждом селении выставлены караулы, пикеты, разъезды; крестьянские отряды выезжали в числе от 50 до 1500 человек, так что обязанность войск состояла, преимущественно, в укрощении справедливого гнева крестьян и в охранении жизни тех мятежников, которые перестали сопротивляться».

Генерал-майор Кренке признавал, что, например, до Васильковского уезда он даже не успел со своим отрядом добраться, когда там все было кончено. Солдатам пришлось еще сдерживать простых людей. «Положительно докладываю вашему высокопревосходительству, – отмечал командующий отрядом, – что если бы крестьяне не были удерживаемы войсками, то в три дня в здешних местах не осталось бы ни одного поляка и даже ни одного костела».

Фактически это была народная война против давних угнетателей. Крестьяне нападали на польские отряды и на отдельных повстанцев, помогали войскам преследовать отступающих мятежников. Лишь когда противник был слишком многочисленен, а крестьяне не вооружены, последние остерегались вступать в открытое столкновение. В таких случаях крестьяне дожидались прибытия войск и затем всячески содействовали им в разгроме мятежа.

Как свидетельствовал начальник Новоград-Волынской уездной полиции, крестьяне горели желанием «бить ляхов» и «будь в каждом селении по 10 ружей, войскам не пришлось бы действовать».

«Крестьяне действовали иногда самостоятельно, до прибытия войск, иногда ожидая появления военной силы, как сигнала для того, чтобы броситься вперед навстречу опасности; наконец, во всех случаях они содействовали войскам в преследовании и поимке бегущих мятежников», – подчеркивалось в вышеназванной записке профессоров Киевского университета.

Так, у села Гребенки Васильковского уезда крестьяне, возглавляемые волостным старшиной Иваном Шадурой, обезоружили и взяли в плен целый повстанческий отряд (52 человека). Причем сам Шадура, обладавший недюжинной физической силой, при помощи двух товарищей свалил с ног и связал девятерых мятежников. Здесь обошлось без кровопролития. Крестьяне подстерегли повстанцев на узкой тропинке и имели возможность хватать их по одному.

Сложнее обстояло дело с другим, более крупным (около 100 человек) отрядом. Крестьянам сел Мировка, Спендовка, Узин того же Васильковского уезда пришлось выдержать настоящий бой. В ходе столкновения были убиты 11 мятежников и два крестьянина, ранены пять повстанцев и один крестьянин, 76 мятежных поляков взяты в плен.

В Радомысльском уезде Киевской губернии крестьяне уничтожили весь польский отряд, правда, сравнительно небольшой (21 человек). Убито было 12 повстанцев, ранено и захвачено в плен – 9. У крестьян – один человек ранен. Подобное соотношение потерь объяснялось практически полной деморализацией мятежников, имевшей место в отдельных случаях. Видя враждебное отношение к себе народа и будучи окружены огромной массой воинственно настроенных поселян, они теряли всякую волю к сопротивлению.

Но не всегда и не везде столкновения заканчивались для малорусов столь благополучно. Например, в бою у села Ивница Житомирского уезда Волынской губернии крестьяне понесли более серьезные потери убитыми – 7 человек. Со стороны повстанцев было убито трое и 16 человек попали в плен.

Активное участие принимали крестьяне в поимке мятежников, уже разбитых армейскими подразделениями и искавших спасения небольшими группами или поодиночке. Как свидетельствуют официальные донесения, только в первые два дня после начала мятежа крестьяне доставили в Киев более 60 схваченных ими повстанцев. В город Бердичев (Киевская губерния) было привезено около сотни связанных мятежников. Более 70 поляков захватили в плен крестьяне у села Мирополь (Новоград-Волынский уезд Волынской губернии). 232 повстанца обезоружили и сдали в полицию сельские жители в Житомирском уезде Волынской губернии, 217 – в Заславском уезде той же губернии.

«Крестьяне ожесточены против инсургентов и действуют превосходно – косами, дубинами и проч., и доставляют рассеваемые между ними грамоты, – сообщал начальник каневской уездной полиции. – Я внушал крестьянам быть человеколюбивыми в стычке, не нападать и не делать вреда мирным жителям».

Примечательно, что, участвуя в подавлении мятежа и преследовании повстанцев, малорусы совершенно не руководствовались меркантильными соображениями. Например, во Владимир-Волынском уезде после одного из сражений крестьянам, участвовавшим в разгроме повстанцев, было предложено принять участие и в дележе имущества, захваченного во вражеском обозе. Но крестьяне отказались. Они заявили, что для них «важна не добыча, а что Царь об этом узнает».

Нередки были случаи, когда крестьяне выражали готовность за свой счет обеспечивать продовольствием подразделения русской армии, направленные на подавление мятежа.

Еще один примечательный факт: за одним единственным исключением во время борьбы с мятежниками в Юго-Западном крае крестьянских выступлений против землевладельцев непольского происхождения не было зафиксировано. А вот помещиков-поляков и их служащих крестьяне арестовывали по собственной инициативе и доставляли в распоряжение военной или гражданской власти. Отсюда неизбежно следует вывод: сельские труженики руководствовались не социальными мотивами (ненависть к помещикам и т.п.), а национальными.

«Народ следовал внушениям не властей, а своего национального чувства и исторических преданий, неизгладимо сохранившихся в его памяти», – указывали профессора Киевского университета. Собственно, благодаря позиции, занятой огромным большинством населения края, мятеж в Киевской и Волынской губерниях был подавлен быстро и без больших усилий. В Подольской губернии поляки не решились открыто выступить (хотя повстанческие отряды там были сформированы).

«Нынешний безумный мятеж убедил поляков в заблуждении их не считать Юго-Западный край коренной Русью», – замечал генерал-майор Кренке. А видный общественный деятель Виталий Шульгин (сам малорус по происхождению), проанализировав случившееся, с воодушевлением констатировал: «Этот край русский, русский, русский!»

Справедливости ради стоит отметить, что подобное воодушевление в России испытывали не все. Если народ в Правобережной Малороссии безоговорочно поддержал власть, то некоторые представители этой самой власти не отвечали народу взаимностью. Скажем, упоминавшийся генерал-губернатор Н. Анненков, придерживаясь либеральных воззрений, тайно симпатизировал деятелям польского движения и, как мог, смягчал репрессивные меры против повстанцев. При этом он нисколько не заботился о том, что избавленный от заслуженного наказания польский помещик или служащий помещичьей экономии получал возможность мстить малорусским крестьянам.

Увы, либерализм постепенно начинал разъедать государственный строй Российской империи. Но это уже другая тема, выходящая за рамки данной статьи.