Скорбь и верность

Прошло без малого семь десятилетий с того страшного утра — 22 июня 1941 года, и, казалось бы, многое могло бы и притупиться в сердцах и умах, но мы до сих пор говорим о каких-то событиях: «Это было еще до войны». Так расколото наше национальное и личностное сознание — на «до» и «после». До и после войны, которая стала для всех нас Великой Отечественной. Эти 4 года — миг для вечности — стали эпохой национального катарсиса и преображения. Десятки миллионов жизней (точное число до сих пор не определено, да и возможно ли), которые заплатил наш народ за победу, являются уму непостижимой жертвой, частица которой была востребована от каждой семьи.

Святые отцы учат тому, что всё свершается судьбоносно, и агрессия против нас помрачённого сознанием немецкого народа, нашествие коричневой фашистской чумы на наши земли — это была наша плата за все преступления, совершенные нами же на нашей земле в ХХ веке: революции, погромы, бойню гражданской войны, вероотступничество и глумление над святынями, кровавые репрессии, самогеноцид.

«Будь проклят сорок первый год…»?

Разделив очень приблизительное количество жертв, которые сегодня аналитики определяют в 28 млн. жизней советских граждан, на 1418 (именно столько дней длилась война), получим «приведенные» потери нашей страны: 20 тысяч жизней ежедневно, более 800 — в час, 13 — в минуту.

Не забудем и о том, что было разрушено 1710 городов, 70 000 сёл и деревень, 32 000 промышленных предприятий, 98 000 колхозов. Расходы СССР и материальные потери в войне составили астрономическую сумму — 2, 6 трлн. рублей.

Такие гигантские числа потерь рассудок вместить не в силах.

Неисповедимы пути Господни, но мы, человеки, всё терзаемся — чем же была эта война? Воздаянием?

Невозможно не возвращаться вновь и вновь к словам великого святителя: «Слава Богу, что (эта) война была».

Узнав свидетельства о митрополите Гор Ливанских Илии (Караме), преподобном Серафиме Вырицком — этих и иных молитвенниках, ходатаях за Русь пред Богородицей и Господом, упросивших победного спасения для Родины, сегодня отчетливо понимаешь провиденциальность Великой Отечественной войны, приведшей наш народ к духовному преображению, быть может. Поразительно: народ, предавший веру пращуров, в мороке безбожия уничтоживший десятки тысяч священослужителей и тысячи храмов, убивший миллионы соотечественников — затем путём жертвенного очищения совершил именно восхождение на свою, если угодно, русскую Голгофу. По Евангелию — чтобы затем воскреснуть. Произошло ли (происходит ли) воскресение нашего Отечества в течение лет, последовавших после четырёхлетия 1941—1945 годов, — вот вопрос вопросов для цивилизации Руси.

Если пробовать размышлять трезво, то думается, что понесенный нами урон — духовный, интеллектуальный, физический, любой — оказался, хоть и искупительным, но всё-таки чрезвычайным, а быть может, невосполнимым. Нам не дано это восприять в полной мере. Но мы — выстояли. Молитвами святых, жертвенным ратным трудом. Жизнь — продолжается, и мы должны дальше нести свой крест.

В украинских селениях

Где бы мы ни оказывались в своих украинских селеньях — в Харькове или Киеве, в городах и сёлах — на кладбище у отцов, не доживших до великого праздника, или среди сограждан на площадях, а то и в парке у Вечного огня, или глядя на телеэкраны, где идут фильмы о войне, звучат песни, мы должны — помнить.

Даже если сегодня кто-то навязывает украинскому народу прославление преступников, осужденных Нюрнбергским трибуналом, тех самых, кто стрелял в наших отцов и дедов, кто убил освободителя Киева генерала Ватутина. Они выдают бандер, шухевичей и прочих куков за освободителей Украины от фашизма, тогда как эти самые персоны служили в подразделениях гитлеровской военщины.

Уже прозвучали резонные суждения, что легче примириться с солдатами вермахта, чем с «вояками», предавшими свой народ и принимавшими участие в его уничтожении. С кем наших ветеранов хотели «побратать», усадить за стол идеологи новейшей украинской власти? С карателями из дивизии СС «Галичина», батальонов «Нахтигаль» и «Роланд»?

Да не иссякнет в нас Правда отцов и дедов, сложивших головы в невиданной битве за Родину, да пребудет с нами наша Память и да не лишит Господь нас разума, чтобы мы и впредь могли отличать патриотизм от нацизма, любовь от ненависти, добро от зла.

Не забудем и то, что харьковский голова, а позднее губернатор Евгений Кушнарёв, идейный вождь Востока и Юга Украины, выкрикнувший в дни помаранчевого помрачения с трибуны Северодонецка слова «Вставай, страна огромная!..», спустя два года был убит.

То есть война против нас — не прекращается.

«Приказываю категорически запретить разговоры на русском»

Приведем фрагмент приобретшего в последние годы новую известность приказ от 9 марта 1942 года № 24/5-6, подписанный бургомистром Харькова А. И. Крамаренко и его заместителем Л. Э. Кублицким-Пиоттухом:

«…Уже пятый месяц над свободным городом рядом с победоносным германским знаменем развевается наше родное жёлто-голубое украинское знамя как символ новой жизни, нового возрождения нашей матушки-родины. Однако, к большому сожалению и стыду для всех нас — украинцев, всё ещё остаётся кое-где позорное большевистское наследие. К большому стыду для всех нас, и к вполне понятному гневу украинского населения, приходится слышать в некоторых учреждениях, даже в районных управах, разговоры на русском языке со стороны представителей власти, которые чуть ли не стыдятся своего родного языка. Позор за это тем, кто становится свободным гражданином освобождённой родины. Позор и не место с нами тем, кто брезгует своим родным языком. Мы этого не допустим, этого не должно быть. Поэтому приказываю категорически запретить в дальнейшем кому-либо из представителей власти разговоры на русском языке в рабочее время в учреждениях».

Из таких приказов выросло и то, что духовные наследники таких крамаренок вытворяют сегодня на Украине с русским языком, загоняя его в резервацию в образовании, телевидении, государственной и общественной жизни.

Братья украинцы, а не превращаемся ли  мы (от лености и желания потреблять) в жвачных животных или даже в растительность, которой все едино: что нацизм, что «нашизм», что Геббельс, что Тягныбок, — лишь бы кусок сала лежал на куске хлеба да дионисийские «дыки танци» свистали, как на шабаше, на евровидениях?

А наши дети-внуки, что они знают об этой великой войне? Проведенный не столь давно в Киеве опрос среди старшеклассников показал, кого считают они «героями войны» – Гитлера, Сталина, Штирлица.

Смеяться? Плакать? Назвать молодежь манкуртами или жертвами беспамятного времени и западной пропаганды?

«Не до ордена, была бы Родина…»

Чьи военные поэтические строки вспомнятся нам, тем, кто ещё помнит, сегодня, 22 июня 2009-го?

Может быть, харьковчанина Михаила Кульчицкого, учившегося в Харьковском университете и в Московском литературном институте, с его знаменитым: «Война ж совсем не фейерверк, а просто трудная работа, когда, черна от пота, вверх скользит по пахоте пехота…»
Убит под Сталинградом в феврале 1942-го.

Или — грандиозное и страшное стихотворение поэта с украинской фамилией Семёна Гудзенко «Перед атакой» («Когда на смерть идут — поют, / а перед этим можно плакать…»), 1942-го года, завершаемое такими строками:

…Бой был коротким. А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую.
 Скончался от ран в 1953-м.

Почитаешь, повспоминаешь – на перехвате горла.

«Пока я помню – я живу…»

О чем мы плачем в этот скорбный день, 22 июня? О миллионах — ближних и дальних — ушедших жизней, своим жертвенным уходом оставивших невосполнимую брешь в нашей — частной и общей — жизни? О своей коллективной и неистребимой вине перед верою предков — недавних и далёких поколений? О нашей единой — как оказалось семь десятков лет спустя, всё ещё нерастраченной скорбной и светлой памяти?

Мы чувствуем себя частью чего-то несоизмеримо большего, чем мы сами.

Отечества? Какого?  Ответим: единой нашей духовной родины — цивилизации Руси, терзаемой врагом и сегодня.

Значит, мы пока ещё есть как целое, если мы вместе плачем об Отечестве.

Как сказано — если живы слова и чувства, значит, и дело еще не погибло.

Станислав МИНАКОВ

ИЮНЬ 1941-го

Тополя.
И глазницы умолкших дворов.
Не слыхать
топоров.
Никого — на полях.
Лишь пылит
по дороге пехота
подошвой нестёртой.
Соль земли серебрит гимнастёрки.
Полыхает полынь
там, где швы
меж холстин огородных.
По отчизне пехота пылит.
И — ещё ни одной похоронки…