Наша жизнь на Черёмушках, которых не стало

История одной мариупольской семьи

(Продолжение. Начало ЗДЕСЬ, ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ)

Перед Пасхой мы смогли вернуться домой. Путь домой оказался не менее трудным и страшным. Бои закончились. Но возвращались мы на Черёмушки, которых больше не было…

Назад мы шли с младшей дочкой. Старшая осталась в центре с бабушкой. Машины тогда уже ездили, но не в Приморский район и тем более не на Черёмушки.

С маленьким ребенком мы дошли на удивление быстро – за 3,5 часа. Малышка не жаловалась, не ныла, несла свой рюкзачок и даже не сбавляла темп. Сделали перерыв на полчаса. Зашли в квартиру старшей дочери – надеялись отдохнуть.

В дом было два попадания. Все окна и двери выбило взрывной волной. Соседи рассказали, что основной бой возле дома шел 15 апреля. Люди попрятались в подвал, а его завалило осколками блоков, начался пожар. Мужчины пробили киркой большую щель и все выбрались. На календаре написали: «Мы выжили!»

Шли через Зинцеву балку и не узнавали. Практически все дома частного сектора оказались разрушенными. А потом мы увидели остовы разбитых девятиэтажек, подвалы которых превратились в братские могилы. Уже в июне российские МЧС разбирали эти завалы в водолазных костюмах и противогазах…

Наш дом оказался цел. И два соседних тоже. Выбиты окна, немного пострадала крыша, но это  небольшие повреждения. Четыре дома за нашим восстановлению уже не подлежали. Из более чем 30 многоэтажек уцелели почти полностью только три дома – в нашем дворе.

Соседи рассказали, как «азовцы» гоняли под окнами домов миномёт и установку «Град». Сделав несколько выстрелов, передвигались на новые позиции, создавая впечатление большого количества вооружения. При этом велась стрельба и по окнам жилых домов, хотя было понятно, что там остались люди. На Черёмушках основные бои были 1-15 апреля, когда нас там уже не было. Люди вынужденно сидели в подвалах или на первых этажах в подъезде. Воду пили из системы. Когда смогли выйти, ужаснулись увиденному.

Когда мы уже шли по Черёмушкам, дочка заплакала. Всю дорогу она терпеливо шагала, спокойно смотрела на разрушения. Но войдя в наш микрорайон, она плакала, не переставая. Её садик тоже пострадал – снесло часть крыши, выбиты окна. В нём жили люди, в одночасье ставшие бездомными – домов у них не стало.

Когда мы вернулись домой, все соседи бросились нас обнимать. Нас уже не ждали увидеть живыми. Ушли на два-три дня, а вернулись через месяц. Соседка Наташа присматривал за нашей квартирой и за кошкой.

Мы тоже были рады, что все семеро соседей, оставшихся во время боёв в доме, выжили.

Первым делом пришлось убирать разбитые стёкла, валявшиеся повсюду. Затягивали окна специальной пленкой, которой поделились люди.

За водой стали ходить в нашу котельную, но вода скоро закончилась. Пришлось ходить на колодец на дачи. Многие дачи пострадали от обстрелов, но колодцами можно было пользоваться. На одной даче колодец вычерпали, перешли на другую. На Донбассе засушливый климат, и колодцы иногда летом пересыхают. А нас человек сто приходили за водой ежедневно. Потом пришлось брести еще дальше. Но эту воду пить было нельзя. Даже кипячёную. Питьевую воду привозила пожарная машина… как из крана. Конечно, её кипятили и пили. Хорошую питьевую воду можно было получить в качестве гуманитарной помощи – 5 литров в месяц на человека.

Очень тяжело пришлось тем, кто жил высоко и таскал вёдра воды без лифта. Воды нужно было наносить столько, что бы помыться всей семье, постирать и вымыть посуду. Мыть посуду питьевой водой было роскошью, но и вода из колодцев оказалась не лучшим решением, приходилось добавлять антисептик.

Мы будто попали в реалити-шоу на выживание. Ежедневный спринтерский забег в поиске питьевой воды. Караулили, куда в этот раз приедет «пожарка» и бежали с ведрами занимать очередь. И всё это – на жаре в 30-35 градусов.

Ждали, когда начнут раздавать бесплатный хлеб. Иногда машины с гуманитаркой ездили по дворам, волонтёры раздавали молоко, печенье, фрукты. Люди очень быстро узнавали, в какой двор приехала машина, и выстраивалась очередь со всего микрорайона.

Все стали очень общительными. Спросить у соседей, куда это они идут с сумками, стало в порядке вещей. Или поинтересоваться, где взяли мясо и откуда деньги на продукты. Раньше это считалось бестактностью, сейчас было обычным делом.

В мае уже начал работать стихийный рынок. Появились молочные продукты, фрукты и овощи. Денег у нас не было от слова совсем. Кое-какие сбережения в «Приватбанке» мы снять полностью не успели, а что успели, то за два месяца потратили. Выживали только на гуманитарной помощи. На рынке появилась клубника, продавали молоко и творог, а мы ничего не могли купить ребенку. Наши более расторопные соседи угощали малышку фруктами и овощами. Люсенька очень полюбила огурцы, капусту и даже зелёный лук, чего ранее не наблюдалось. Могла слопать за обедом редиску с луком и солью и просить добавки.

Без денег жить сложно. Работа была только физически тяжелая. Муж работал доктором как волонтёр. На тот момент за это давали пайки. А платили тем, кто разбирал улицы от завалов. Женщины тоже записывались на эту работу, но такую нагрузку не каждый может выдержать. Мы с мужем ходили разбирать от завалов садик, в который ходила дочка. Приходили и другие родители.

Я поискала дома вещи, которые можно продать. Оказалось, что их достаточно много. Новые летние вещи – мои и мужа, которые мы покупали после Нового года на распродаже, новые детские игрушки новые, которые собиралась дарить дочке. Сейчас это очень пригодилось. Малышка с пониманием отнеслась к тому, что родители будут продавать игрушки, в которые она ещё не играла. Она согласилась, что творог и молоко намного лучше новой куклы. Выставила на продажу и свои украшения из бисера и серебра.

За три недели я распродала всё полностью. Торговля пошла на удивление хорошо. Хотя народ в первую очередь покупал продукты. Были и те кто, не торгуясь, мог купить своему ребёнку новую игрушку. Когда вещи закончились, я принялась жарить пирожки на продажу. За время боевых действий научилась готовить пирожки на костре. Муку и растительное масло – из гуманитарной помощи. Картошка (старая, на молодую не было денег) в ящике стояла в нашем подъезде, и можно было брать, кому надо. Каждый день я жарила по 30 пирожков: 20 продавала, остальные мы съедали сами и угощала соседей. Ещё мы ходили на разбитые дачи собирать урожай черешни, затем вишни. Часть ягод мы съедали, часть – пытались продать. Но это было непросто, поскольку все местные жители сами ходили на такие дачи. Покупали ягоды в основном строители из России.

Спасатель МЧС из России, когда я торговала с дочкой, дал мне денег, чтобы я купила ей что-нибудь из продуктов. Мне было очень неловко, но эти деньги нам очень помогли.

Первые несколько недель мы не могли спокойно воспринимать то, что наш микрорайон практически полностью разрушен. Потом привыкли. Подходишь к окну – и видишь полностью сожжённые дома. Дома, в которых жили твои знакомые, их дети ходили с дочкой в один садик… В таком уничтоженном доме жил Ромочка, мальчик-аутист… За год до войны у него умер отец и маме было очень тяжело с ним – ребёнок ничего не мог делать сам. С тех пор, как их дом сгорел, ни его, ни маму мы ни видели. Надеемся, им удалось спастись.

За детьми приходилось следить, чтобы не лезли в развалины. В ёлках во дворе лежал недолетевший до нашего дома метров двадцать снаряд «Града». Возле соседнего дома валялась граната с выдернутой чекой. С разбитых домов падали камни и плиты. Трава быстро выросла высотой до пояса взрослого человека. Ходить в ней было опасно. Море заминировано, городской пляж частично почистили, но это был совсем небольшой кусочек. На Песчанке (пляж) недалеко от нас погибла женщина, подорвавшись вместе с ребёнком на мине. Рядом с нами подорвались на растяжке соседи. Погибла ещё одна соседка, наехав машиной на мину. Война уходила из района, забирая с собой жизни…

Узнала, что есть программа эвакуации в Россию, я решила уехать с дочкой – очень устала от такой жизни, было страшно за малышку…

Муж ехать отказался – остался в Мариуполе.

(Продолжение следует)