Владимир Качан. Сладкий век кавалергарда российского кино

Народный артист России, актёр, музыкант, писатель лихо и стремительно промчался по жизни, наслаждаясь сладостью творчества. Кавалергардом его нарекли не только за блестяще представленного героя песни Булата Окуджавы в культовом фильме «Звезда пленительного счастья», но и за то, что был настоящим галантным кавалером, не обещавшим девам юным любови вечной на земле, а остававшимся долгие годы верным избраннице одной с ним актёрской крови – Людмиле Гарнице.

Для зрителей и слушателей каждая встреча с ним была в удовольствие. Беседы с ним незабываемы, память хранит его голос, неповторимые интонации, скупую улыбку.

Он казался рафинированным столичным жителем, на самом же деле родился в Уссурийском крае через два года после Великой Победы в семье подполковника юстиции, прошедшего войну. Но потом на самом деле стал столичным жителем – отца перевели в Ригу. В школе встретил Михаила Задорнова, который стал его «другом со стажем», как они оба любили говорить. Мечта стать артистом осуществилась не сразу – срезался на экзаменах в Щукинское училище. Позже об этом скажет: «Всё, что Господь ни делает, – к лучшему». Потому что пригодились в жизни знания, полученные на филологическом факультете Латвийского государственного университета. Окончить его, правда, терпения не хватило: сорвался в Щуку. На этот раз повезло. Мало того что оказался на одном курсе с Ниной Руслановой, познакомился с Леонидом Филатовым, который стал вторым другом со стажем. И соавтором песен, которые распевала вся Москва. Театральная жизнь после учёбы складывалась как нельзя лучше: главные роли вТЮЗе, в театре на Малой Бронной, в «Школе современной пьесы». Но неугомонной душе этого было мало. Всё больше увлекало писательство. Но не отрывало ни от театра, ни от музыки. Признавался, что литература привлекала тем, что в ней ощущает себя в разных ипостасях: и режиссёром, и осветителем, и костюмером, и артистом, конечно же. К тому же ещё и музыкантом – «потому что проза требует определённой ритмизации и темпа в изложении». Несмотря на шумный успех у зрителей, актёрство на первое место не ставил, относясь к этой профессии без пиетета, т. к. считал не мужским делом, потому что основано на желание нравиться, более свойственном женщинам.

С лёгкой руки Михаила Задорнова Владимир называл себя «человеком без определённого занятия». Но на мой вопрос, в каком занятии он всё же рыба в воде, ответил: «Тешу себя надеждой, что всем занимаюсь профессионально. Одно дело другое дополняет. Не могу не быть артистом, сочиняя песню, то есть, не представляя, как буду её исполнять. Убеждён, что каждый писатель занимается актёрским перевоплощением, передавая эмоции на бумаге. Всё, чем занимаюсь, – грани одной судьбы. Не будь у меня песен, по-другому бы играл в театре, не будь театра, иначе, наверное, сочинял и пел. А не будь театра, жизнь не была бы такой насыщенной. И с Лёней Филатовым вряд ли так крепко подружились бы, может, совсем бы не встретились».

– И любимого всем московским студенчеством «Оранжевого кота» не было бы…

– Вот-вот, и это тоже плюс. Мы и не думали, что наша с Лёней первая песня станет такой популярной. Он, шутя, стишок набросал, я – музыку. А баловство шлягером, как теперь говорят, обернулось. Потом сочинились «Ленка», «Дневник прапорщика Смирнова». Так и шло у нас одно увлечение на двоих параллельно театру.

– Ваш с Филатовым «Оранжевый кот» студентами семидесятых годов прошлого века воспринимался на уровне фольклора – авторов никто не знал, но все с упоением горланили: «У окна стою я, как у холста, ах, какая за окном красота!…»

– Фольклор не фольклор, но забавный момент был. Кое-кто думал, что Качан-Филатов пишется через дефис, потому что это один человек, как Мамин-Сибиряк. Постепенно нас узнавали, и «Гусарский марш», «Бизоны», «Так повелось», «Мгновение тишины», «Ганс-Христиан», «Молитва моряка», «Свадьба», «Вино из одуванчиков», «О, не лети так, жизнь» были уже с конкретными именами авторов.

Приглашение в эстрадный оркестр Леонида Утёсова стало для Владимира полной неожиданностью. Он тогда играл в Московском театре юного зрителя и к эстраде всерьёз не относился. Но знакомство с Утёсовым всё изменило, и он семь лет совмещал театральную и эстрадную сцены. А ушёл из оркестра, когда Утёсова не стало. Без работы не остался: Анатолий Эфрос пригласил в театр на Малой Бронной. Потом родными стали стены театра «Школа современной пьесы» Иосифа Райхельгауза. Объяснял это демократичной атмосферой, возможностью писать книги, сочинять музыку, сниматься в кино, участвовать в телевизионных затеях. И здесь по достоинству ценили его юмор и даже на иронию не обижались.

Музыку он писал на стихи разных поэтов. А на мой вопрос, чем руководствуется при выборе текстов, ответил со свойственным ему прямодушием:

– Стихи должны вызвать во мне душевный отзвук. Это как любовь – возникает внезапно. Бывает, читаешь суперхорошие стихи, например Бродского, – понимаешь, что это великая поэзия, а не отзывается. А бывает такое, что ничего нет кроме какого-то флёра, атмосферы и настроения, а сразу попадает в твою душу. И мгновенно возникает мелодическая структура, которая потом превращается в песню. Так родились «Ветер всхлипывал словно дитя» на стихи Николая Рубцова «Листья мокли», «В Ленинграде, когда была метель», «Вишнёвый сад» на стихи Юрия Левитанского.

– В большинстве ваших песен есть, пусть лёгкая, но грустинка. Вы – невесёлый человек?

– Я бы так не сказал. Ни о себе, ни о песнях. Ну что грустного в песнях на стихи Валеры Шульжика? С Сашей Вулых мы вообще сконструировали стёб на шансон – цикл песен о разбитом сердце и несчастной любви, который начался с «Гибели стриптизёрки». С Лёшей Кортневым выпустили целый диск «Му-му и адвокат». Очень даже весёленькие. А вообще позволю себе, к слову, напомнить слова из Экклезиаста: «Сетование лучше смеха, потому что при печали лица сердце делается лучше». Лицо мое не печально – задумчиво. А это не говорит о том, что на душе невесело.

– Вы сказали, что стихи Бродского «не отзываются». Но ведь есть песни и на них у вас?

– Да, я сочинил их к нашему с Мишей Козаковым спектаклю «Ниоткуда с любовью» в «Школе современной пьесы» и два романса. «Заснёшь с прикушенной губой» поёт Настя Модестова, а «Время года – зима» исполняю я. Они вошли в диск «Столик на одного», посвящённый светлой памяти замечательного поэта Лёши Дидурова, с которым мы написали трилогию «Эмигрантское письмо», «Корниловский романс», «Шер ами».

– На творческих встречах вы непременно поёте песню Иосифа Шварца на стихи Булата Окуджавы из фильма Владимира Мотыля «Звезда пленительного счастья». Как получилось, что режиссёр пригласил не профессионального исполнителя, а вас?

– Мы работали с женой Владимира Яковлевича в ТЮЗе, и я был частым гостем в их доме, бывало, и пел. Для фильма фонограмму песни записал сначала Сергей Захаров, но Мотыля это не устроило. Ему нужно было не академическое исполнение, а домашнее, интимное, вот он обо мне и вспомнил. Так я и засветился в отличном фильме.

Актёр не может не ждать громкого и незамедлительного свидетельства успеха у зрителей. Но Владимир Качан свою книгу назвал «Аплодисменты после…».

– Во-первых, чтобы не дай Бог не подумали, что это мемуары, – объяснил он. – А слова этого категорически избегаю, услышав однажды от Миши Жванецкого: «После того, как человек напишет мемуары, ему приличнее всего умереть». Приличие такое мне ни к чему пока. В книгу вошли пятнадцать новелл – истории, которые произошли с людьми, которые оставили след в моей душе. А я – одно из действующих лиц в этих эпизодах. Это весёлые, озорные случаи из жизни Григория Горина, Аркадия Арканова, Эльдара Рязанова, Лёни Филатова, даже про Сергея Михалкова не забыл, которому, кстати, нравилось, как я пою. Он предложил мне написать музыку к его какому-нибудь лирическому стихотворению, но я по молодости отказался. Теперь думаю, может, и зря. У него хорошая лирика. И человек он был с юмором.

Забавные истории можно прочитать и в других книгах Владимира Качана: «Роковая Маруся», «Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка», «Юность Бабы-Яги». А ещё послушать песни с комментариями к ним Михаила Задорнова, записанные на диске «Задорнизмы и Качанушки».

Когда спросила на прощание у Владимира Андреевича, есть ли у него рецепт от хандры, он привёл слова Луи Буссенара: «Когда дело дойдёт до худшего, оно непременно будет изменяться к лучшему». И добавил: жить надо непременно с любопытством и весело.

Нет, не отпела труба кавалергарда… А песни его сегодня звучат с особым смыслом…