Донецкий госпиталь – островок спасения и надежды

Очень хотелось для читателей «Одной Родины» запечатлеть в центре Донецка симпатичное лицо и ладную женскую фигуру ополченки Инны. Вот только она была против,  отшатнулась от фотоаппарата и заметно погрустнела.

- Что вы, ни в коем случае, - запротестовала Инна, - у меня за линией фронта семья, я очень боюсь за своих родных. Им и так досталось …

- Почему они пострадали?

- Я всегда была человеком социально активным, горячо поддержала «Русскую весну» и приняла участие в референдуме в 2014 году,  несмотря на карательные расстрелы, и в апреле, и в мае выходила на митинги в Мариуполе.

Когда в начале июня 2014 года в Мариуполь вошли каратели, я находилась в селе (…) В начале августа мне позвонили знакомые и сказали, что вокруг нашего села кружат каратели со списками  фамилий местных жителей. Они предупредили, что  среди этих фамилий значится и моя.

Никого не предупреждая, чтобы отвести беду от своих близких, я просто выскользнула из ворот  с документами в сумочке. И все… Думала, что скоро вернусь, а оказалось… 

С 2014 года дома и не была, и своих родных не видела, даже звонить им не пытаюсь, поскольку опасаюсь за их жизнь, которая находится под постоянной угрозой. Новости о своей семье узнаю случайно от знакомых. Дело в том, что после моего ухода к нам действительно нагрянули каратели (…)

Создается впечатление, что там за линией фронта вообще идет и тоталитарная слежка за всеми, и всеобщая прослушка.

- А как вы оказались в Донецке?

- Приехала на автобусе.

Здесь обратилась к людям, объяснила ситуацию и попросила помощи.  Мне помогли поселиться в общежитии, а поскольку я искала еще и  работу, порекомендовали обратиться в госпиталь, поскольку там было тяжело, рабочих рук не хватало.

Там  из-за острой нехватки рабочих рук, несмотря на подозрительное отношение охраны и ее проверки,  я уже вечером, откликнувшись на призыв главного врача помочь тяжело раненным,  смогла приступить к работе.

Потом именно помощь тяжело больным, зачастую обездвиженным  бойцам,  стала основным направлением моей деятельности.

Я должна была помочь больному во всех необходимых ему смыслах: покормить, одеть или переодеть, перевернуть, помочь встать или сесть, обеспечить соблюдение элементарных норм гигиены, что в условиях стоявшей тогда невыносимой жары имело не только гигиеническую значимость, но и релаксирующую ценность.

Кстати, искупать раненого не так просто, как кажется на первый взгляд, поскольку нужно принять меры, чтобы не допустить попадания воды, а вместе с ней и инфекции в рану. Чтобы изолировать рану при купании, мы ее плотно, тщательно оборачивали термоусадочной пленкой, а когда это сделать было невозможно, ограничивались обмыванием при помощи губки.

Естественно, мы обмывали всех вновь поступивших в госпиталь. А бойцы к нам поступали летом зачастую не просто грязные, а прямо закопченные.

Помню, прихожу как-то на смену, а у нас раненые до черноты грязные лежат-сидят на всех стульях, матрасах, на полу… Оказалось, что их привезли из донецкого аэропорта, где в условиях ограниченного запаса воды надо было выбирать - или пить, или купаться, совместить  то и другое было невозможно.

Так что купались они уже в госпитале.

- А так называемые модные ополченцы, парни в отглаженной, вычищенной форме, экипированные по последнему слову военной моды,  в госпитале вам встречались?

- Мне встречались парни, которые, находясь много времени на дальних позициях где-нибудь в степи, с изумлением воспринимали обычные блага цивилизации.

Скажем, как к чуду они относились к обычному электрическому свету, который горел в коридоре госпиталя, а еще восторженно, с недоумением  они смотрели в окно, скажем, на детей…

В госпитале мне вообще встречались не модные, а сильные духом люди.

Огромное впечатление, например, произвел раненый Юрий. Одной руки у него совсем  не было, а вторая не функционировала – находилась в аппарате Елизарова.

Этот человек ничего самостоятельно сделать не мог, скажем, не мог кушать, расстегивать и застегивать одежду…  Но при этом он никогда не жаловался на судьбу, не плакался. Терпеливо ждал, когда к нему подойдет кто-то из  медперсонала.

Знал, что мы его никогда не бросим.

И выписавшись, он вел себя с достоинством. Устроился на работу охранником, собрал вокруг себя молодежь и занялся ее воспитанием.

А еще среди наших пациентов было много интеллектуальных людей. Мне, например, очень запомнился один раненый доброволец, которого я мысленно называла генералом.

Я обратила на него внимание, когда мыла полы, просто интересно стало, а что за  книжка в толстом переплете лежит у него на тумбочке. Думала беллетристика, а оказалось «Стратегия танкового боя».

В общем, даже находясь на больничной койке, этот человек пытался совершенствовать свой профессионализм. У этого парня и походка была красивая, и осанка, а еще он очень интересно разговаривал с женой, несколько раз я слышала эту беседу по телефону, он обращался к супруге в старорусском стиле: «Душа моя … хозяюшка».

А были у нас еще дерзкие раненые, отчаянные по характеру. К нам такие попадали порой по несколько раз.

В общем, люди в госпитале были разные, но к ним ко всем я относилась очень хорошо, с уважением, как к защитникам, воинам. Очень сострадала им. В отличие от  тех парней, мимо которых ходила по берегу Кальмиуса на работу и с работы. Они для поддержания формы, рельефа мускулатуры, качали бицепсы и трицепсы, а еще перед лицом врага, который реально стоял на пороге, облачившись в соответственную  спортивную форму, они картинно отрабатывали приемы,  ведя бой с воображаемым противником. 

Вот этого я видеть не могла. Тошнило.

- Много ли вам встречалось добровольцев?

-  Видела индийца, бразильца, испанца, американца, англичанина и много русских ребят. С Урала, с Алтая – отовсюду.

- А как относились к госпиталю местные мирные жители?

- Сочувствовали раненым и старались помочь. Скажем, женщины из церкви приходили, помогали по хозяйству. Помогали во всем, только купать раненых отказывались, стеснялись.

Многие из местных жителей приносили в госпиталь угощения.

Одна женщина  в конце августа и в сентябре приезжала на велосипеде, привозила виноград. А однажды на моих глазах приехала машина. Из неё стали выгружать банки с соленьями-вареньями. Сказали, что все это для раненых. Спросила от кого, поспешили уехать,  ответили пространно, дескать, от бабушек из Макеевки…

Бывали и особые случаи.  Например, как-то пришла женщина, сказала, что ее сын воюет и, может быть, там [где он сейчас находится] ему кто-то помогает. Поэтому она хочет помочь раненому бойцу. Эта женщина попросила, чтобы мы нашли ей такого парня, у которого не было бы поблизости родных.

И мы ей такого парня нашли. Она ухаживала за ним, навещала его, кормила всякими домашними вкусностями. А когда он выписывался, на средства из своей пенсии даже купила ему военную форму.

- Говорят, у вас в госпитале была неповторимая, душевная атмосфера, это правда?

- Наш госпиталь был организован Игорем Николаевичем Стрелковым и занимал один из корпусов больницы имени Калинина.  Изначально в госпиталь люди приходили не зарабатывать, а помогать бойцам.

Наши доктора часами не отходили от операционных столов, некоторые  отработав в гражданских больницах, приходили и работали у нас. Фактически медперсонал жил госпиталем, для многих он в полном смысле слова стал домом. Например, для двух молоденьких девушек, одна из которых теперь учится в медучилище, а другая в мединституте.

Эти девушки, спасаясь от карателей, пришли из-за линии фронта. Прибились к госпиталю, стали помогать. Стала помогать, ухаживать за ранеными и жить в госпитале и женщина, которая искала своего сына. Ей сообщили, что он служил под командованием Моторолы и погиб.

Она в это не верила, даже  добилась эксгумации и обнаружила, что в гробу не ее ребенок. Вот и стала искать своего мальчика среди раненых и расспрашивать их о нем.

Для таких людей в госпитале были выделены отдельные палаты. Они располагались рядом с палатами для тяжело раненных, стоило раненым постучать в стенку, как кто-то из персонала приходил на помощь.

А вообще, у нас к раненым относились настолько чутко, что, даже вылечившись, они приходили в гости, говорили, что скучают. О нашем госпитале я написала стихи, которые впоследствии стали его гимном: «Госпиталь первый, донецкий, военный. Это не просто больничные стены, это команда прекрасных людей, чтобы победу приблизить скорей. Духом едины, силою воли, служат на страже с любовью. Просто приходят, творят свое дело, работают слаженно, четко, умело. Здесь милосердие. Полная чаша. Открыта душа здесь русская наша. Мы помогали и нам помогают. Подвиги предков не забываем».

Кстати, о нашем госпитале должна выйти книга. Ее пишет наш главный врач Ольга Белошапка.

- Многие  в Донецке сожалеют о том, что госпиталь был расформирован, а у вас какое к этому отношение?

- Собственники больничных помещений постоянно требовали, чтобы они были освобождены. У них все получилось. А я, конечно, сожалею, что так произошло…

Не думаю, что это принесло пользу делу, что же  касается меня, то я так и осталась в медицине, поработала санинструктором в танковом подразделении, потом перешла в другое место.

- Сейчас вы принимаете активное участие в работе Форума спасения Мариуполя, почему?

- Потому что хочу вернуться домой! Вернуться с Победой!