К 210-летию Гоголя: «Овитое терньями сердце волхва»

1 апреля (20 марта по старому стилю) исполняется 210 лет со дня рождения гения русской литературы Николая Васильевича Гоголя, о котором поэт-харьковец Борис Чичибабин в конце ХХ века сказал: «Никакие края не дарили Руси драгоценнее дара». Трудно возразить. Гоголь знаем и любим без исключения всеми, кто читает по-русски.

Вот финал чичибабинского диптиха «Путешествие к Гоголю» (1973):

«За овитое терньями сердце волхва,
за тоску, от которой вас Боже избави,
до полынной земли, Петербург и Москва,
поклонитесь Полтаве!»

Есть знаменательный скрепляющий символ в том, что малоросс, уроженец села Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской губернии, происходивший из старинного дворянского рода Гоголей-Яновских, стал классиком всероссийского масштаба, оказавшим существенное влияние на ментальный общерусский код, свидетелями чему мы являемся более полутора столетий.

Он ушел из жизни 43-летним в 1852 году, и за восемь лет до кончины писал из Франкфурта фрейлине русского императорского двора Александре Осиповне Смирновой-Россет: «Скажу вам одно слово насчет того, какая у меня душа, хохлацкая или русская, потому что это, как я вижу из письма вашего, служило одно время предметом ваших рассуждений и споров с другими. На это вам скажу, что я сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой: явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве».

Примечательные, памятные многим слова. Но, как мы теперь видим, значимы они не для всех. Сегодня некоторые украинские политики силятся «переукраинизировать» малоросса Гоголя, составившего славу русской литературы XIX века, которую немецкий писатель ХХ века Томас Манн назвал святой. Гоголь не нуждается ни в украинизации, ни в русификации. Его гений – всечеловеческого свойства, при полной и несомненной укоренённости и в родных ему малороссийских корнях, и в русской культуре, в русском православии, матерью коего, как помним, является древний Киев, столица Руси.

«Чуден Днепр при тихой погоде…», «Знаете ли вы украинскую ночь?..», «Нет уз святее товарищества…». А кто ж сегодня на Украине слышит Гоголя?

Харьковская старшеклассница писала десять лет назад, к 200-летию гения: «Когда я теперь слышу споры о том, какой же стране и какой литературе – русской или украинской – принадлежит Гоголь, я просто пожимаю плечами: надо же придумать такую чушь – делить Гоголя! Словно можно разделить солнце, вычерпать ладонями и пересчитать по каплям море, измерить любовь! Нелепо, что некие деятели от просвещения пытаются отделить Гоголя от русской литературы и изучать его произведения в курсе украинской. Гоголь неотделим и давно уже принадлежит всему миру, всем умеющим ценить слово, понимать «разумное, доброе, вечное». Гоголь – мой, наш, и он настолько велик, что его хватит и детям, и правнукам. Только пусть сумеют услышать его звонкий веселый смех, оценить его чудную выдумку и про красную свитку, и про Пацюка, к которому вареники сами в рот прыгают, и про то, как хитрая Солоха прячет своих ухажёров в мешки. И пускай будет для всех, кто не живет на Украине, его словарь про бублики, парубкив и дивчат, который так удивил меня в детстве».  

Неслучайно в Харькове памятник Гоголю работы одесского скульптора Б. Эдуардса более сотни лет стоит лицом к улице Сумской, а в конце короткого Театрального скверика на площади Поэзии стоит памятник Пушкину того же автора. Оба были поставлены до Октябрьской революции на народные деньги, так и уцелели, пройдя, как бьющиеся ратники русской словесности – спина к спине, – сквозь лихолетья ХХ века. (Памятник Пушкину в 1904 г. пытались взорвать украинские националисты, которым теперь устанавливаются памятные доски.)

Памятник Гоголю в Харькове

Гоголь восхищался: «Как умно определял Пушкин значение полномощного монарха и как он вообще был умен во всем, что ни говорил в последнее время своей жизни! «Государство без полномощного монарха – автомат: много-много, если оно достигнет того, до чего достигнули Соединённые Штаты. А что такое Соединённые Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит.

Государство без полномощного монарха то же, что оркестр без капельмейстера: как ни хороши будь все музыканты, но, если нет среди их одного такого, который бы движеньем палочки всему подавал знак, никуды не пойдет концерт!» Как метко выражался Пушкин! Как понимал он значенье великих истин!»

Культуры никогда не воюют друг с другом, а лишь взаимообогащаются при встрече. И именно что могут – лишь благодарно поклониться друг другу. Тот, кто намерен делить культуры, приводить их к дуэльному барьеру, да еще по этническим, с позволения сказать, «соображеньям», демонстрирует свою убогость. И в исторической перспективе будет отторгнут – культурами и народами.

Однако нынешние украинизаторы зачем-то «перевели» сочинения Николая Васильевича на украинский. И не просто «перевели», а еще и «адаптировали», заменив эпитет «русский» на «украинский» или «наш». Хитро!

А мы в оригинале читаем знакомый со школьной скамьи пламенный монолог Тараса Бульбы, увы, не утративший злободневности: «Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, так никому ж из них не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их!»

Лучше всего, конечно, не говорить о Гоголе, а читать Гоголя. Приведем три фрагмента из его отповеди Белинскому.

Актуальны пророческие слова для всех нынешних «европеизаторов» – и украинских, и российских: «Вы говорите, что спасенье России в европейской цивилизации. Но какое это беспредельное и безграничное слово. Хоть бы вы определили, что такое нужно разуметь под именем европейской цивилизации, которое бессмысленно повторяют все. Тут и фаланстерьен, и красный, и всякий, и все друг друга готовы съесть, и все носят такие разрушающие, такие уничтожающие начала, что уже даже трепещет в Европе всякая мыслящая голова и спрашивает невольно, где наша цивилизация? И стала европейская цивилизация призрак, который точно никто покуда не видел, и ежели пытались ее хватать руками, она рассыпается. И прогресс, он тоже был, пока о нем не думали, когда же стали ловить его, он и рассыпался».

И к теме сегодняшнего раскола Православия на Украине вполне приложимо: «Я очень много знал дурных попов и могу вам рассказать множество смешных про них анекдотов, может быть больше, нежели вы. Но встречал зато и таких, которых святости жизни и подвигам я дивился, и видел, что они – созданье нашей восточной Церкви, а не западной. Итак, я вовсе не думал воздавать песнь духовенству, опозорившему нашу Церковь, но духовенству, возвысившему нашу Церковь».

Памятник Гоголю в Миргороде

Бронзовый Гоголь, сидящий в задумчивости с пером у здания железнодорожного вокзала, провожает нас из Миргорода. То ли стило его замерло на фразе «Скучно на этом свете, господа!» — которой он завершил повесть (тоже пророческую?!) о поссорившихся соседях Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче, то ли на самом деле поэт сожалеет о том, что сжег рукопись второго тома «Мёртвых душ», то ли все ещё пытается рассмотреть в прекрасном далеке нас, «русских людей, явившихся через 200 лет».

Что нам ему ответить? Что ответит своему гению нынешняя Украина?