Украинофильский вклад в польское дело

Кем были украинофилы XIX века и каким политическим смыслом было наполнено украинофильское движение тех лет? Официальная украинская историография твердит, будто украинофилы – это такие себе патриоты всего украинского, т.е. своего, родного. А ещё украинофильство – это нечто отдельное от малороссийства, причём эталоном считается первое, а не второе, хотя это «первое» и появилось на малороссийских землях позже «второго».

Своего пика украинофильское движение достигло в 1860-е годы, когда наблюдался всплеск интереса к украинской культуре и истории среди местной интеллигенции. Это движение получило наименование хлопоманства, и среди его поклонников было немало украинских поляков (Владимир Антонович, Тадей Рыльский и др.). Хлопоманы отвергали обвинения в сепаратизме, подчёркивая, что заботятся больше о народном образовании в духе, свойственном украинскому крестьянству. Если это и было так, то только отчасти.

В современной украинской историографии движение хлопоманства оценивается положительно как первые, предельно чёткие и относительно массовые проявления украинского национального движения XIX  века. Любая критика в адрес этого движения, в т.ч. из уст общественных деятелей и историков малороссийского происхождения, воспринимается негативно.

По иронии судьбы  расцвет украинофильства и польское Январское восстание 1863 года совпали по времени. В 2013 году в Польше будут отмечать 150-летие этой траурной, как считают поляки, даты. Но уже сейчас заметны приготовления к массированному идеологическому наступлению на идею Русского мира, где в качестве «информационного лома» используется юбилей Январского восстания.

Напомню, тогда, 150 лет назад, поляки подняли восстание не только на этнических польских территориях, но и на «кресах всходних» - в Белоруссии и Малороссии, где большинство населения исповедовало православие. К социально-политическому взрыву, каковым был этот мятеж, дело шло не один год. Царские власти проявляли странную апатию и снисходительность к возмутителям спокойствия, а поляки становились всё напористее. Дошло до откровенных дерзостей, когда польская аристократия обратилась к российскому двору с настоятельной просьбой присоединить Белоруссию, Украину и Литву к Польше! Что было потом, хорошо известно. Мятежники были разгромлены, а их расчёты на заграничных соучастников антироссийского бунта (Лондон, Париж, Ватикан) не оправдались. Как не оправдались и расчёты приобщить к антироссийским выступлениям белорусское и малороссийское крестьянство, державшееся твёрдо своих русских корней.

Однако украинофилов поляки рассматривали как своих вольных или невольных союзников. Ведь те пропагандировали идею двух русских народов (великороссы + малороссы). Господа Костомаров & Co, отличаясь поразительным политическим недомыслием, наивно утверждали, что абсолютизация малороссийских отличий никогда не сможет привести к обособлению малороссов от остальной России («едва ли бы такая мысль могла найти себе долговременное пребывание в голове, не нуждающейся в помощи психиатра»). Тех, кто сомневался в этом, они записывали в ретрограды и имперские мракобесы.

Идея о двух русских народах понравилась полякам. Они и сами пропагандировали нечто подобное задолго до восстания 1863 года. Политическая слепота ранних украинофилов была для них подарком судьбы.  Поляки начали активно вживляться в украинофильское движение.  На Западе уже вызывала  неподдельный интерес теория Франтишека Духинского, что «москали» - это туранское племя, враждебное идее славянского польско-украинского единения. Паулин Свенцицкий, автор режущего на тот момент слух термина «украино-русский», уже издавал ежемесячник «Село. Коллективное издание, посвящённое народным украинско-русским делам», и  впервые опубликовал гимн «Ще не вмерла Україна» (точная калька с польского гимна «Jeszcze Polska nie zginela»). В Галиции местные поляки намеренно переодевались в украинские одежды и распевали на улицах этот гимн, о чём сегодня с гордостью сообщает «Курьер Галицийский» (западно-украинская польская газета), публикуя польские грамоты времён Январского восстания, где на гербах красуется надпись «Украина-Русь», соседствующая с польскими национальными символами.

В 1840-х появилось странное издание «Dnewnik Ruskij» («Русский дневник»), выходившее преимущественно на латинице. Издатель – основанное поляками украинофильское общество «Ruskij Sobor» («Русский собор»). Этот «собор» должен был выступить противовесом малороссийству, поэтому в «Русском дневнике» печатались антироссийские статейки, воспевались подвиги Мазепы и Выговского, осыпался похвалами «отец украинофильства» Н. Костомаров, пропагандировалась идея польско-украинского братства, скреплённого будто бы веками (утверждалось, что Польша и Украина будут «как две сестры родные сиять на горизонте политики европейской»).  Распространение фальшивых писем, выступления от имени всего малороссийского народа – такова была тактика «Русского собора», в составе которого, кроме множества поляков, находились и известные украинофилы. Один из них – Иван Вагилевич, до того увлёкся всем нерусским, что сначала переметнулся из галицко-русского лагеря к полякам, а потом и вовсе перешёл в протестантство, отрекшись от православия.

Тогда же в польской литературе сложилась особая «украинская школа» (Юзеф Залесский, Томаш Падурра, Северин Гощинский и др.), воспевавшая украинские пейзажи и казачество, а один из самых знаменитых участников восстания 1863 года, Зигмунт Сераковский, называл себя «украинцем с правого берега Днепра», хотя на самом деле был поляком до мозга костей. Все эти эстетические порывы польской интеллигенции укладывались в узкое ложе чаяний польской элиты на западнорусских землях, а украинофильство служило лишь прикрытием и маской. Людвик Мерославский, один из лидеров восстания, называл украинцев «полурусскими, полуполяками», и  украинскому обособлению придавал исключительно пропольский смысл, не забывая отметить, что если обособиться вздумают и украинцы на территории Польши, они буду покараны за государственную измену.

Опасность польского вмешательства в украинофильские дела чутко уловил знаменитый в ту эпоху политический публицист Михаил Катков. В громкой статье «Совпадение интересов украинофилов с польскими интересами» (её он начинает словами «Интрига, везде интрига, коварная иезуитская интрига, иезуитская и по своему происхождению, и по своему характеру!») М. Катков писал: «Польские публицисты с бесстыдной наглостью начали доказывать Европе, что русская народность есть призрак, что Юго-Западная Русь не имеет ничего общего с остальным народом русским и что она по своим племенным особенностям гораздо более тяготеет к Польше. На это грубейшее искажение истории наша литература, к стыду своему, отозвалась тем же учением о каких-то двух русских народностях и двух русских языках. Возмутительный и нелепый софизм! Как будто возможны две русские народности и два русских языка, как будто возможны две французские народности и два французских языка!»

Европа того времени дробиться на осколки не собиралась. Объединялась Италия, объединялись германские княжества. Среди польских мятежников были ветераны походов Гарибальди, которые перенесли свой боевой опыт на Белоруссию и Малороссию. И в этот самый момент на сцене появляются наши украинофилы, поддакивая польским тезисам о двух русских народах. «Грустная судьба постигает эти украинофильские стремления! Они точь-в-точь совпадают с враждебными русской народности польскими интересами и распоряжениями австрийского правительства», - отмечает М. Катков.

Тогда же «по украинским селам начали появляться, в бараньих шапках, усердные распространители малороссийской грамотности и заводить малороссийские школы, в противность усилиям местного духовенства, которое вместе с крестьянами не знало, как отбиться от этих непрошеных "просветителей"».

Примечательно, что и сегодня польские средства массовой информации повествуют о будто бы общем освободительном порыве поляков, белорусов и украинцев в ходе Январского восстания. Чаще всего упоминается Андрей Потебня, брат знаменитого лингвиста Александра Потебни. Андрей Потебня переметнулся к полякам и был убит в одном из сражений. Сегодня его имя используется как символ единения поляков и украинцев в борьбе против ненавистной России. Но умалчивают о том, что таких, как Андрей Потебня, было меньшинство (некоторые источники указывают, что общее число великороссов, малороссов и белорусов в рядах повстанцев не превышало и 500 человек), и об отношении его брата Александра, гениального филолога, к выделению из языка общерусского языка  украинского. Александр Потебня, чьё имя носит сегодня Институт языкознания НАН Украины, был приверженцем всерусского политического и культурного единства. По убеждениям он был панрусистом и призывал не вкладывать в народные говоры того, что не вкладывает в них сам народ. Но украинофилы, подыгрывая полякам, как раз и занимались тем, что вкладывали в малорусское наречие тот смысл, который там изначально не присутствовал.

Профессор Пражского университета Любор Нидерле, родившийся через год после разгрома польского мятежа, утверждал в «Славянских древностях»: «Очень многое общее связывает друг с другом части народа русского, и совершает грех и перед собою, и перед славянством тот, кто насильственно разбивает созданное веками, вместо того чтобы совместными усилиями создать один, из свободных частей состоящий, народ русский и одну государственность». Так о каком оправданном культурно-политическом обособлении малороссов может быть речь?

Справедливости ради отметим, что не все украинофилы симпатизировали полякам. Тот же В. Антоневич, даром что сам поляк, от участия в восстании 1863 года наотрез отказался. Но этот поступок не изменил в корне расстановку акцентов: поляки по-прежнему видели в украинстве элемент внутреннего раскола единой русской нации и подпитывали его как могли. Как указывал М. Катков, поляки «великодушно отрекутся от собственной народности в пользу украинской, и отрекутся тем охотнее, что украинской народности не существует, а существует только возможность произвести в русском народе брожение».

«Русь не русская видится мне диковинкою, как если бы родился человек с рыбьим хвостом или с собачьей головой». Эти слова принадлежат Григорию Сковороде и полностью описывают противоречивую внутреннюю природу русофобского украинства – существа с рыбьим хвостом и собачьей головой.